Читать книгу "Обменные курсы - Малькольм Брэдбери"

– Хорошо, – говорит Любиёва. – Теперь вы не увидите их, пока не придет время показывать на донаыйіі. Вот ваш посадочный талон, пожалуйста, уберите его в карман, туда, где сможете найти, иначе останетесь в Слаке на всю жизнь. Я не против, но, может быть, вы не хотите. Паспорт при вас? А как насчет денег? Вы знаете, что нельзя вывозить из страны влоски?

– Давайте я лучше отдам их вам. – Петворт лезет в карман и достает последние деньги, негодные для дальнейшего обмена.

– Ой, Петвурт, это все ваши богатства? – смеется Любиёва. – Вы знаете, что у вас осталось только пять влосок? Это не слишком много. Сто трамвайных билетов или тридцать батонов хлеба. Думаю, можете оставить на случай, если придется платить пошлину за сувениры. Наша донаыйіі очень строгая.

Надеюсь, вы не вывозите ничего запрещенного? Старину, иконы? Им не понравится, если у вас будут такие вещи.

– У меня ничего такого нет, – говорит Петворт.

– Ну а теперь, если хотите, мы можем выпить по чашечке кофе, без волнений. Я не хочу с вами прощаться, понимаете?

Петворт понимает, но что-то с ним происходит: странная грамматика аэропортов прогнала все чувства, кроме тревоги. Звучат объявления, поток разноязыких слов наполняет голову, как во сне. Табло подрагивают, знаки превращаются в избыточность, город, две недели выстраивавшийся у него в мозгу, отдаляется. Кофе приторный и безвкусный, люди вокруг уже выглядят чужими. «Внимание, слибоб, – раздается из громкоговорителей женский голос. – Начинается посадка на рейс компании «Бритиш Эруэйз» в Лондон».

– Мой рейс, – говорит Петворт.

Из-за столика на него смотрит Марыся Любиёва, еще более бледная и напряженная, чем за все время знакомства.

– Ой, Петвурт, Петвурт, – говорит она, – время прощаться. И не знаю, как это сказать, никакие слова не будут правильные. А вы такие знаете? Я – нет. Но помните наш обычай?

– Обычай? – переспрашивает Петворт, однако не успевает договорить: две теплых руки обхватывают его за шею, тянут к двум грудям, которые прижимаются к нему, вжимаются в него.

– Спасибо, – говорит Петворт, – мой очень хороший гид.

– Камърадакии, – произносит Марыся, присовокупляя поцелуй. – Для меня вы правда товарищ. И, надеюсь, я для вас маленькую чуточку тоже.

– Да, – отвечает Петворт.

Толпа движется к лабиринту таможни, и он должен идти со всеми, на свой рейс, а впереди милиционер с автоматом над черной линией на полу, дальше ряд занавешенных кабинок и табличка «ИДЕНТАЫЙІІ». Он оглядывается и видит, что уже пересек ту черту, за которую Марыся Любиёва пройти не может; она машет рукой и кричит: «До свидания, товарищ Петвурт!» Он тоже машет, кричит прощальные слова. Милиционер легонько подталкивает его вперед автоматом.

И вот он снова в знакомом лабиринте аэропорта. В кабинке с надписью «ИДЕНТАЫЙІІ» сидят четыре милиционера, они смотрят его паспорт, и один отрывает остаток визы. В кабинке с надписью «ГЕЛДАЫЙІІ» незаполненная декларация вызывает сомнения, однако Петворт говорит: «Нед влоскан, турнии оффъицаыии минъстратам культурам комитетам», и офицер со словами «Та, та» ставит печать на документ. Захваченный грамматикой аэропортов, уже не столько подлежащее, сколько дополнение, Петворт проходит в большой зал с надписью «ДОНАЫЙІІ». В дальнем конце множество людей в форме проверяют ручную кладь, бумажники и карманы. Багаж с бирками стоит у входа на тележках, с которых его надо брать и нести на досмотр. Синий чемодан и потертый портфель тоже здесь; Петворт берет их, и его охватывает тревога, подобная той, что сопутствовала ему все эти две недели, непохожая на ту, что была с ним всю жизнь. Если, как пристало лингвисту, подобрать для нее слово, этим словом будет страх. Петворт ставит вещи перед таможенником, тот открывает сперва старый чемодан с ворохом грязных рубашек, нестираных носков и трусов, с разорванными в паху брюками и мелкими сувенирами, как то: ручной вышивкой и тщательно завернутым стеклянным графином из магазина «МУГ», итог двухнедельной кочевой жизни. Однако это не весь итог, потому что есть еще портфель, с лекциями, записями и заметками, со зрелыми размышлениями об увулярном R и всесторонним обзором английского языка как средства межнационального общения. Портфель открывается, в нем книги, Лайонс и Хомский, Фоулер и Принцип, «Трансформационная грамматика» и «Ноду хуг», мятые листы, соединенные ржавыми скрепками, и между ними стопка новых, сияющих чистотой – история Дурака.

Петворт думает, что знает, чем закончится история Дурака. Она закончится здесь, в большом зале, где таможенник в форме роется в вещах, разворачивая, распаковывая, развертывая и разбрасывая. Ибо Петворт очень ясно видит, что не все, пришедшие на досмотр, выходят на посадку: некоторых отправляют назад, некоторых приглашают в соседние комнатки для дальнейшей беседы, некоторых досматривают старшие офицеры, вызванные из кабинетов. Одного из них подзывает сейчас таможенник: офицер подходит и смотрит на раскуроченные вещи.

– Что-то не так? – спрашивает Петворт.

– Вы не говорите по-нашему? – произносит офицер.

– Нет. Почти не говорю.

– Да, кое-что не так. -Что?

– Вы не знаете? Вы нарушили правила.

– Какие правила?

– Вот. – Офицер лезет в чемодан и вытаскивает стеклянный графин, который Петворт купил в магазине «МУГ». – Нельзя вывозить.

– Нельзя? – переспрашивает Петворт.

– Нельзя. – Офицер подносит графин к лицу, как будто изучает качество стекла, и, словно нечаянно, хоть и не похоже, что это нечаянно, графин выскальзывает из его рук и разбивается. Осколки сложной, элегантной конструкции лежат на полу; Петворт на них смотрит.

– Вы не знали, что это запрещено? – спрашивает офицер.

– Не знал, – говорит Петворт. – Виноват.

– Будете знать, когда поедете снова, – замечает офицер и уходит в свой кабинет.

А Петворт идет дальше, в зальчик, где измотанные и явно поубавившиеся в числе пассажиры вытирают платками лоб и ждут рейса на Лондон. Здесь есть жесткие кресла и даже магазинчик дьюти-фри, в котором продают водку и ротьвитти, ручную вышивку и стеклянные графины, подозрительно похожие на тот, что две минуты назад разбился на донаьійіі. Однако это всё не занимает Петворта, потому что окна зала затянуты сеткой, сквозь которую виден аэродром, синие автобусы, цистерны, выстроенные в ряд самолеты. Один из них в раскраске «Бритиш Эруэйз», старенький «Трайдент», британский флаг на хвосте несколько облупился, и все равно Петворт мечтает оказаться внутри. Однако приходится ждать, ждать долго, пока остальные пассажиры проходят таможню. Потом, внезапно, зеленая стюардесса встает у запертой двери и берет микрофон.

– Внимание, слибоб, – говорит она. – Скоро начнется посадка на самолет компании «Бритиш Эруэйз» в Лондон. Для безопасности хозяевам следует взять все багажи, включая ручную кладь, и поместить на тележку перед погрузкой в автобус. Брать багажи в самолет не разрешается.