Читать книгу "Зеленая миля - Стивен Кинг"

В первом ряду сидела пожилая пара, которую сначала я и неузнал, хотя встречал их фотографии во многих газетах еще до этого ноябрьскогодня. Когда мы подошли к платформе, где ожидал Олд Спарки, женщина прошипела:«Умирай медленно, сукин сын!» и я понял, что это Деттерики: Клаус и Марджори. Яне узнал их потому, что редко можно встретить пожилых людей, едва перешагнувшихсвое тридцатилетие.

Джон ссутулился от звука женского голоса и возгласаодобрения шерифа Крибуса. Хэнк Биттерман, стоявший на страже переднемногочисленной группой зрителей, не спускал глаз с Клауса Деттерика. Таковбыл мой приказ, но Деттерик в ту ночь не сделал ни малейшего движения в сторонуДжона. Казалось, он где-то на другой планете.

Брут, стоящий рядом с Олд Спарки, сделал мне незаметный знакпальцами, когда мы поднимались на платформу. Он взял Джона за руку и повел кэлектрическому стулу так осторожно, словно мальчик, ведущий свою девочку натанец на первом свидании.

– Все нормально, Джон? – спросил он тихо.

– Да, босс, но... – Его глаза бегали по сторонам, впервые ивид его, и голос были испуганными. – Здесь так много людей меня ненавидит. Такмного. Я чувствую это. И мне больно, как от укусов пчелы. Больно.

– Тогда почувствуй, что ощущаем мы, – сказал Брут все так жетихо. – Мы тебя не ненавидим, ты же это чувствуешь?

– Да, босс. – Но его голос дрожал все сильнее, а из глазснова потекли слезы.

– Убейте его два раза, ребята! – вдруг крикнула МарджориДеттерик. Ее резкий неприятный голос прозвучал, как пощечина. Джон съежился изастонал. – Давайте, убейте этого насильника и детоубийцу дважды, это будет то,что надо!

Клаус, все еще гладя отрешенно, прижал ее к плечу. Оназарыдала.

И в смятении я увидел, что Харри Тервиллиджер тоже плачет.Хорошо еще, что никто из зрителей не заметил его слез – он стоял спиной к ним.Но что мы могли сделать, кроме того, как закончить все поскорее?

Мы с Брутом повернули Джона, Брут нажал на его плечо, и Джонсел. Он сжал широкие дубовые подлокотники Олд Спарки, а глаза его все так жебегали по сторонам, он то и дело облизывал угол-ки рта.

Мы с Харри опустились на колени. За день до этого мы заказалиодному из «старожилов» сварить временные, больших размеров застежки вокруглодыжек, ведь лодыжки Джона Коффи были совсем не такие, как у обычных людей. Итем не менее я пережил ужасный момент, когда подумал, что они все равноокажутся малы и придется вести его назад в камеру, пока Сэм Бродерик,заведовавший в ту пору мастерской, не найдет или не изготовит больших. Я изовсех сил сжал застежку руками, и она наконец захлопнулась. Нога Джонадернулась, он охнул. Я прищемил ему кожу.

– Извини, Джон, – пробормотал я и посмотрел на Харри. Онзащелкнул свою застежку легче (то ли она была чуть больше, то ли правая лодыжкаДжона оказалась чуть тоньше), но глядел на нее с сомнением. Я понял, почему: уновых застежек был хищный вид: их челюсти напоминали пасти аллигаторов.

– Все будет нормально, – сказал я, надеясь, что мой тонубедителен... и я говорил правду. – Вытри лицо, Харри.

Он вытер лицо о плечо, стирая слезы со щек и капли пота солба. Мы повернулись. Хомер Крибус, слишком громко разговаривавший с соседом(судя по галстуку и черному костюму, это был прокурор), замолк. Время неумолимоприближалось.

Брут закрепил одну руку Джона, Дин пристегнул другую. Черезплечо Дина я увидел доктора, как всегда невозмутимого, он стоял, прислонившиськ стене, черный чемоданчик под ногами. Теперь я понимаю, как они ведут такиедела, особенно с помощью капель, но тогда их приходилось заставлять. Возможно,в те далекие дни они лучше представляли, что соответствует врачебному долгу, ачто является нарушением клятвы Гиппократа, в которой прежде всего говорилось:«Не навреди».

Дин кивнул Бруту. Брут повернул голову, словно хотелвзглянуть на телефон, который никогда не звонил ради таких, как Джон Коффи, искомандовал Джеку Ван Хэю:

– Включай на первую!

Раздался гул, как от старого холодильника, и свет загорелсячуть ярче. Наши тени стали четче – чернее силуэты, карабкающиеся по стене исклоняющиеся над тенью стула, как хищные птицы. Джон резко вдохнул. Суставы егопобелели.

– Ему уже больно? – отрывисто воскликнула миссис Деттерик уплеча своего мужа. – Я надеюсь, это так! Надеюсь, ему уже очень больно! – Мужприжал ее к себе. Из одной ноздри у него, я видел, текла тоненькая струйкакрови, оставляя красную дорожку к узко подстриженным усам. Когда на следующийгод в марте я прочел в газете, что он умер от инсульта, я вовсе не удивился.

Брут стал так, чтобы Джон его видел. Он прикоснулся к плечуДжона, когда говорил, что было не по правилам. Из свидетелей только КэртисАндерсон это знал, а он, похоже, не заметил. Мне показалось, что ему тожехочется поскорее закончить свою работу. Просто отчаянно хочется ее закончить.После Перл Харбора он вступил в армию, но за океан так и не попал, КэртисАндерсон погиб в автокатастрофе в Форте Брэгг.

Тем временем Джон слегка расслабился под рукой Брута. Я недумаю, что он многое понял из слов Брута, но лежащая на плече ладонь внушалаему спокойствие. Брут был хороший человек (он умер от сердечного приступаспустя двадцать пять лет; он ел бутерброд с рыбой и смотрел по телевизоруборьбу, когда это случилось, так сказала его сестра). Брут был моим другом.Вероятно, самым лучшим из нас. И он понимал, как человек может желать уйти изжизни и в то же время бояться этого путешествия.

– Джон Коффи, вы приговорены к смерти на электрическомстуле, приговор вынесен судом присяжных, равных вам, и утвержден судьей схорошей репутацией в этом штате. Боже, храни жителей этого штата. Вы хотитесказать что-нибудь, прежде чем приговор приведут в исполнение?

Джон снова облизнул губы, а потом ясно произнес. Пять слов:

– Мне жаль, что я такой.

– Так и должно быть! – закричала мать двух погибших девочек.– Ты, чудовище, так и должно быть! Будь ты проклят!

Глаза Джона обратились ко мне. Я не прочел в них нипротеста, ни надежды на рай, ни надежды на покой.

Как бы мне хотелось увидеть хоть что-нибудь из этого. Какхотелось! Но я заметил там лишь страх, унижение, незавершенность и непонимание.Это были глаза затравленного, испуганного зверька. Я вспомнил, что он сказалнасчет того, как Уортон без всякого шума убрал Кору и Кейт Деттерик с веранды:«Он убил их любовью друг к другу. И так каждый день. По всему миру».

Брут снял с крючка за спиной стула новую маску, но кактолько Джон увидел ее и понял, что это, его глаза расширились от ужаса. Онпосмотрел на меня и я заметил крупные капли пота, выступившие на его голомчерепе. Они были большие, как голубиное яйцо.