Читать книгу "Закодированный - Алексей Слаповский"

…

Я понял, понял! Ведь это только у идиотов приближение, сближение, сплотнение и взаимопроникновение – вещественный смысл любви. Она же, моя Любочка, мудрая душой, знает, что настоящая любовь в отдалении, настоящие слова при встрече должны быть: «О, как я хочу с тобой расстаться, любимый мой!» Теперь, едва завидев ее, я опрометью бросаюсь куда попало, лишь бы она не успела меня заметить. Когда она входит в палату – конечно, по служебному делу, иначе не вошла бы, чтобы я не подумал, что она меня не любит, – я тут же прячусь с головой под одеяло, выставляя для укола только необходимую часть тела. Боюсь только, что именно это может быть истолковано, наоборот, как проявление моей любви.

…

Я задыхаюсь от любви, мне необходимо как можно скорее расстаться с Любочкой, чтобы не видеть ее никогда, только в этом случае я на всю жизнь сохраню любовь.

…

Едва я сделал эту запись, Любочка встретила меня в коридоре, я хотел убежать от нее, но она крепко ухватила меня костлявой свой ручкой и мерзко (божественно!) замурлыкала скрипливым чудным голосом: «Чего это мы всё прячемся-то? Чего мы всё стесняемся-то?» – от нее пахло чем-то спиртным, после обеда весь персонал был странен по случаю кануна бывшего праздника бывшей Великой бывшей Октябрьской бывшей Социалистической бывшей революции. «А может, – продолжила Любочка, – ты мне нравишься?» (Кстати, поняв, что наша любовь замечательно-наоборотна – то есть в понимании других, а на самом деле истинна, – я стал следить за собой, чтобы нравиться Любочке – бросил бриться и чистить зубы, а потом и умываться, но потом, когда понял, что любовь в расставании и отчуждении, начал опять и бриться, и чистить зубы, не говоря уж об умывании – и, несомненно, теперь ничего, кроме отвращения, вызвать не мог.) Я похолодел: Любочка этими словами – «ты мне нравишься» – явно давала мне понять, что не любит меня. «И вы мне теперь нравитесь», – тихо сказал я. Тихо, но твердо, чтобы она поняла, что и я ее разлюбил, хотя я ее не разлюбил, но… «А я думала, ты издеваешься, – сказала Любочка. – А ты ведь был симпатичным мужиком!» – добавила она, откидывая голову с паскудным изяществом и рассматривая меня. У меня ноги подкосились от этого оскорбления. «Ну-ка пойдем!» – сказала Любочка. И повела меня в ванную комнату. Ничего не думая, не чувствуя, я двинулся следом. Она закрыла дверь и стала раздеваться, говоря: «Вот тебе шершавая кожа! Вот тебе впалая грудь! Вот тебе и колени мосластые! Нравится?» Конечно же, я был ослеплен, но я боялся разрушить любовь и воскликнул, хотя знал, что смертельно ее обижу: «Ты великолепна!» «Неужели?» – гнусно замурлыкала Любочка и обняла меня. И я понял! Я понял, что она этим самым хочет прекратить нашу любовь, она устала от этого чувства, она не выдержала и хочет все разрушить. Что ж… Чего хочет женщина, того хочет бог, я не смел ей противиться. В истоме возникшей на руинах любви ненависти она выкрикивала убийственные слова, казалось, каждый сантиметр ее тела жаждал опохабиться и оскверниться в купели ненависти, она содрогалась в конвульсиях омерзения и шептала непонятное:

«Не верю! Не верю!»

Любочка преследует меня своей ненавистью. Наверное, это мой крест, моя плата за ушедшую любовь. Каждый вечер она уводит меня в ванную или ординаторскую, где бросает на пол казенное одеяло и начинает яростно издеваться надо мной, я покорно позволяю ей это делать и даже усугубляю своими действиями, через час она начинает даже поскуливать от ненависти, а потом сует в рот простыню и грызет ее от злости зубами…

…

Нас обнаружили.

…

Любочка исчезла.

…

Я опять люблю ее.

…

Кто-то, наверное, она, передал мне большой пакет мандаринов. Я был убежден, что они отравленные, и стал есть, чтобы умереть. Оказалось – нет. Значит, она разлюбила меня окончательно. Что ж… Сик транзит…

…

Пока была любовь, я забыл о всех своих сомнениях. А теперь вот опять приходится все вспоминать заново: с какой ноги вставать, как с кем здороваться, как отличить мужчину от женщины. Но так ли это важно, вот вопрос.

…

Что вообще важно?

…

С точки зрения здравого смысла, все бессмысленно.

…

Почему люди не питаются травой? Почему трава должна перейти в корову, чтобы из коровы произошло молоко или мясо? Почему нельзя превратить траву в продукт в собственном желудке, минуя корову?

…

Невкусно. Я понимаю, надо пожалеть коров, но себя-то тоже надо пожалеть. Нет, невкусно.

…

Я понял наконец, я – старуха. То есть я поняла. Испуга нет, ужаса нет. Есть – облегчение.

…

Я старуха, я действую как бог на душу положит: встаю с какой угодно ноги, здороваться и разговаривать вовсе перестала, отличать женщин от мужчин – зачем? все одинаковы, все бесполы, как и я, ну и что? Главное определено, я старуха. Судите сами, какое старухе дело, хорошо ли она выглядит, приветливо ли здоровается, если ей все равно через год умирать. Какое ей дело до собственной чистоплотности и тому подобное? Отстаньте, я старуха.

…

Они хотят свести меня с ума. Им зачем-то понадобилось объявить меня мужчиной. Это в то время, когда я определилась сама в себе и стала счастлива! Не выйдет!

…

Гады, бяки, нехорошие люди, не дают женского халата, заставляют ходить в мужской пижаме. Меня это унижает. Пусть я старая, но я женщина! И когда, наконец, меня переселят к женщинам? – я не могу, я стесняюсь!

…

Опять выгнали из женского туалета. Так невозможно жить! Прошу отравы – не дают. Помилосердствуйте кто-нибудь!

…

Спасение в ванной. Закроюсь на засов, напущу тихонько теплую воду и перережу себе вены.

…

Кто выдумал, что я старуха? Я лев. Нет. Я волк. Я волк-одиночка! А волки букв не знают!

Завиток-каракуля. Изгрызенная зубами ручка.

Уауауауауауууууууууууууууууууууууууууу!…

– Пристрелить его, что ли?

7. Николай Мухайло

АКТЕРСКИЕ БЫЛИ (1972 г.)

Непридуманное повествование

Родился я в городке

(Зачеркнуто)

Детство мое прошло

(зачеркнуто)

далее лист пуст

НИКОЛАЙ МУХАЙЛО

АКТЕРСКИЕ ВСТРЕЧИ (1979 г.)

(зачеркнуто)

АКТЕРСКИЕ ДОРОГИ

(зачеркнуто)

ДОРОГИ АКТЕРА

Много пришлось поколесить мне по просторам нашей необъятной Родины, встречаться с замечательными людьми (зачеркнуто), с замечательными нашими тружениками, с людьми разнообразнейших профессий, много пришлось повидать, пережить, многое рассказать, и те, кто слушал меня в концертных выступлениях, в дружеских застольях («дружеских застольях» – зачеркнуто), не раз говорили мне: «Николай Валентинович, напишите об этом!» Но я считал, что по сравнению с нашими мастерами пера, так блистательно владеющими своим мастерством (после «пера» все зачеркнуто), мне не хватит