Читать книгу "«Доктор Живаго» как исторический роман - Константин Михайлович Поливанов"

знаю хорошо, я недавно прочел объявление большого петербургского издательства, занимающегося выпуском одних переводных произведений. Работы такого рода будут, наверное, представлять меновую ценность, обратимую в деньги. Я был бы счастлив заняться чем-нибудь в этом роде» [Пастернак: IV, 433].

143

См. об этом эпизоде [Смирнов 1996: 75].

144

Еще один сюжет, касавшийся одновременно репрессий 1920-х годов и Великой Отечественной войны, — о погибшей невесте Дудорова Христине Орлецовой, которой Пастернак сообщил черты реальной героини войны — Зои Космодемьянской [Борисов: 220], девушки-добровольца, прошедшей короткую диверсионную школу. В октябре 1941 года она в составе диверсионной группы попала в тыл к немцам. 27 ноября Космодемьянская была схвачена и 28 ноября повешена в селе Петрищево. Посмертно ей было присвоено звание Героя Советского Союза. Дед Зои Космодемьянской был священником, расстрелянным в 1918 году, отец, ушедший из семинарии, также в 1920–1930-х годах подвергался преследованиям. В романе Живаго заинтересовал «рассказ Дудорова о Вонифатии Орлецове, товарище Иннокентия по камере, священнике тихоновце <то есть признававшим патриархом Тихона (Белавина), подвергавшегося постоянным преследованиям советских властей>. У арестованного была шестилетняя дочка Христина. Арест и дальнейшая судьба любимого отца были для нее ударом. Слова „служитель культа“ <советское наименование служителей церкви>, „лишенец“ и тому подобные казались ей пятном бесчестия. Это пятно она, может быть, поклялась смыть когда-нибудь с доброго родительского имени в своем горячем детском сердце. Так далеко и рано поставленная себе цель, пламеневшая в ней неугасимым решением, делала ее уже и сейчас по-детски увлеченной последовательницей всего, что ей казалось наиболее неопровержимым в коммунизме» [Пастернак: IV, 479]. Орлецова в романе Пастернака сначала проходит «военное обучение», «парашютную тренировку» [Там же: 504]. Затем она «чудом храбрости и находчивости проникла в немецкое расположение, взорвала конюшню, живою была схвачена и повешена» [Там же: 501].

145

Ежовщина — период сталинского террора, названный по имени возглавлявшего с осени 1936 до декабря 1938 года НКВД Николая Ежова. Как отмечал Флейшман, именно про последние месяцы пребывания Ежова во главе ведомства, осуществлявшего массовые репрессии, Пастернак писал Г. Н. и Е. А. Леонидзе 12 января 1939 года: «время нестерпимого стыда и горя, мне стыдно было, что мы продолжаем двигаться, разговариваем и улыбаемся» [Флейшман 2006-б: 704].

146

«Летом 1936 г. Пастернак верил в неизбежность трансформации режима в сторону гуманности, демократии. Иначе зачем было провозглашать новую, более либеральную конституцию? Но теперь она оказывалась гротескной насмешкой. Народ цепенел в безумном страхе, человеческое достоинство попиралось на каждом шагу» [Флейшман 2006-б: 704].

147

На выборах граждане СССР с 1936 до 1988 года получали избирательный бюллетень, в котором была одна фамилия «кандидата».

148

Так, в статье Сталина 1930 года «ошибки» при проведении коллективизации были объявлены результатом происков «классовых врагов». Слово «ошибка» при характеристике коллективизации присутствовало и в «Кратком курсе истории ВКП(б)», причем в абсолютно «иезуитском» контексте. При полной государственной поддержке последовательного уничтожения самостоятельных крестьянских хозяйств в 1930 году публикуется статья Сталина «Головокружение от успехов», где указываются «отдельные ошибки», допущенные при коллективизации: «В результате допущенных партийными организациями ошибок и прямых провокационных действий классового врага, во второй половине февраля 1930 года на фоне общих несомненных успехов коллективизации в ряде районов появились опасные признаки серьезного недовольства крестьянства. Кое-где кулакам и их агентам удалось даже подбить крестьян на прямые антисоветские выступления. Центральный Комитет партии, получив ряд тревожных сигналов об искривлениях партийной линии, грозивших срывом коллективизации, немедленно стал выправлять положение, стал поворачивать партийные кадры на путь скорейшего исправления допущенных ошибок. 2 марта 1930 года по решению ЦК была опубликована статья тов. Сталина „Головокружение от успехов“. В этой статье делалось предупреждение всем тем, кто, увлекаясь успехами коллективизации, впал в грубые ошибки и отступил от линии партии, всем тем, кто пытался переводить крестьян на колхозный путь мерами административного нажима. В статье со всей силой подчеркивался принцип добровольности колхозного строительства и указывалось на необходимость учитывать разнообразие условий в различных районах СССР при определении темпов и методов коллективизации. Тов. Сталин напоминал, что основным звеном колхозного движения является сельскохозяйственная артель, в которой обобществляются лишь основные средства производства, главным образом по зерновому хозяйству, и не обобществляются приусадебные земли, жилые постройки, часть молочного скота, мелкий скот, домашняя птица и т. д.» [Краткий курс: 294–295].

149

Ср. [Поливанов 1993: 11; Борисов: 219], а также письмо Пастернака к жене от 12 сентября 1941 года: «Нельзя сказать, как я жажду победы России и как никаких других желаний не знаю. Но могу ли я желать победы тупоумию и долговечности пошлости и неправде?» [Пастернак: IX, 249]. О разочаровании в окружающих см. в письме к Е. В. Пастернак 10 сентября 1942 года: «Я обольщался насчет товарищей. Мне казалось, будут какие-то перемены, зазвучат иные ноты, более сильные и действительные. Но они ничего для этого не сделали. Все осталось по-прежнему — двойные дела, двойные мысли, двойная жизнь» [Борисов: 219].

150

Здесь Пастернак вводит в роман характерную для всех лет советской истории готовность объяснять свою «лояльность» государству необходимостью заботы о семье. Ср. в стихотворении О. Мандельштама «Квартира тиха, как бумага…»: «…честный предатель, проваренный в чистках, как моль, семьи и детей содержатель» [Мандельштам 2001: 195].

151

«Обжоры тунеядцы на голодающих тружениках ездили, загоняли до смерти и так должно было оставаться? А другие виды надругательства и тиранства? Неужели непонятна правомерность народного гнева, желание жить по справедливости, поиски правды? Или вам кажется, что коренная ломка была достижима в думах, путем парламентаризма, и что можно обойтись без диктатуры?» [Пастернак: IV, 261]

152

Помимо распространенного утверждения, восходящего еще к описаниям Великой французской революции, что осуществляющие террор от него же и гибнут, здесь есть и продолжение мыслей Н. Н. Веденяпина о необходимости, даже будучи частью какой-то силы, сохранять индивидуальность: «Хорошо, когда человек обманывает ваши ожидания, когда он расходится с заранее составленным представлением о нем. Принадлежность к типу есть конец человека, его осуждение. Если его не подо что подвести, если он не показателен, половина требующегося от него налицо. Он свободен от себя, крупица бессмертия достигнута им» [Пастернак: IV, 295].

153

Этот и многие другие фрагменты, содержащие резкие оценки, были в августе 1956 года сведены в «Справку