Читать книгу "Кангасейро - Жозе Линс ду Регу"

капитана, на сердце у него было тяжело, на глазах выступили слезы. Певец сразу заметил его состояние и сказал:

— Нужно, чтобы твое сердце стало каменным, парень. Я слышал, что тебе говорила негритянка, но ты не можешь и не должен больше оставаться здесь. Нужно подумать и о себе.

— Сеу Деоклесио, я так и сделаю. Когда в Ассу умирал мой крестный, я оставил его и побежал к своей семье, чтобы предупредить ее о налете солдат. Хотел спасти несчастных и никого не спас. За то, что я оставил моего покровителя в его смертный час, бог покарал меня. Так было. А сейчас я уйду, не останусь с братьями. Пойду собираться.

Сложив вещи, Бенто поспешил предупредить девушку и, подойдя к дому, встретил дону Северину в дверях.

— Вернулись, сеу Бенто?

— Да, дона Северина, пришел поговорить с Алисе.

— Она пошла к реке за водой.

Бенто спустился к реке и увидел там Алисе. Она сидела на камне и даже не заметила его прихода. Увидев жениха, она вздрогнула.

— Ты зачем здесь?

— Пришел предупредить тебя. Нужно уходить сегодня же ночью. Сюда идут солдаты. Капитана Кустодио отпустили, но это так не останется. Солдаты не щадят коитеро. Единственный выход — бежать отсюда. В Сан-Жозе, у Флоресты, есть миссия. Сегодня же к девяти часам я приду с Деоклесио. Какой же это хороший человек, в жизни не встречал такого.

Алисе встала и молча подняла кувшин на голову, но Бенто не дал ей уйти.

— А ты как думаешь, Алисе?

Под ингасейро было сухо и тенисто. Дул тихий ветерок, поднимая рябь в стоячей воде колодца. Бенто подошел ближе к невесте, и девушка вся затрепетала. У нее были холодные руки, губы дрожали. Девушка прильнула к жениху, и они поцеловались.

— Будь осторожнее с доной Севериной, — предупредил Бенто.

Алисе еще теснее прижалась к любимому, и слезы потекли из ее черных глаз.

— Ты прав, я буду тебя ждать. Дона Северина скажет, что я неблагодарная, но я буду ждать тебя в назначенный час.

Она подняла кувшин и медленно пошла к дому, а Бенто поспешил к Деоклесио, чтобы окончательно обо всем договориться. По дороге, там, где начинался подъем в гору, двигался караван. Бенто узнал скупщика сахара Шико Антана, тот остановился.

— Добрый вечер, сынок. Значит, бог призвал к себе мастера Жеронимо? А я шел к нему с поручением от доктора Кунья Лима из Брежо де Арейя. Доктор сказал мне: «Шико, встретишь моего кума Жеронимо, скажи ему, чтобы он возвращался. Он нужен мне». Доктор — опять большой человек в политике и теперь «раздает рекомендательные письма» в Брежо. Мастер всегда послушно выполнял приказы доктора. А как дочка Жеронимо?

— Живет у сеу Лейтана, лавочника.

— В Бом-Консельо ходят слухи, что капитан Алвиньо арестовал старика из этой энженьоки, правда это?

Бенто рассказал ему все как было.

— Знаешь, попадешь к солдатам, уж не вырвешься из их рук. Если бы я жил здесь, я бы поскорее ушел отсюда. У майора Лусена из Алагоаса неограниченные полномочия. Этому офицеру дано право суда. Если бы я был здесь, я не остался бы ни одной минуты больше. Будь мне столько лет, сколько тебе, я бы, не задумываясь, ушел куда глаза глядят.

Шико Антан простился, и вскоре на дороге защелкал его кнут. Бенто быстро поднялся на откос. Что-то подсказывало ему, что нельзя терять ни минуты. Наверху он застал певца хорошо отдохнувшим. Бенто, рассказывая Деоклесио о своем разговоре с Алисе, не мог скрыть сквозившее в каждом его движении нетерпение.

— Парень, зачем так суетиться? Все сделано, как нужно. К утру мы будем далеко отсюда, а пройдем еще немного, окажемся во Флоресте. В миссии служба идет утром и ночью. Обвенчаешься и пойдешь искать где получше. Я буду с вами и оставлю вас только тогда, когда вы будете в безопасности…

Не успел Деоклесио кончить, как прибежала негритянка Доната за помощью.

— Старика лихорадит, у него приступ эризипелы, а вокруг ни живой души, некому помочь. Я вошла в комнату капитана, а он лежит, вытянувшись в гамаке и закрыв глаза, весь красный, как кумач, и дрожит. Вот уже с месяц, как у него не было приступов, а сегодня он окунулся в водоеме, и вот что получилось…

— Синья Доната, нужно подождать, это пройдет, — успокаивал негритянку Бенто.

— Сынок, я боюсь, что старик сегодня скончается…

— Ничего, синья Доната, вы же знаете, что у него эти приступы проходят, — утешал Бенто старуху, а в душе был уверен, что старик действительно умирает. Опухшая нога потеряла чувствительность. Негритянка наломала веток мастикового дерева, чтобы расстелить их в гамаке. Деоклесио отозвал Бенто и сказал:

— И все же мы не можем оставаться здесь. Старик помрет, и тогда придется задержаться здесь еще на пару дней. А солдаты ни с чем не посчитаются.

Кто-то постучал у калитки. Это был негр Фелипе. Он весь дрожал. По каатинге прошел какой-то вооруженный отряд. Но это не были солдаты и не отряд Апарисио. По словам Фелипе, это был отряд негра Сабино. Он напал на караван перевозчиков спирта.

— Боюсь, как бы они не налетели на сеньора Лейтана, лавочника, — опасался Фелипе.

Деоклесио отозвал Бенто.

— Парень, несчастный этот сертан. То солдаты, то кангасейро, а бедняга сертанец должен все это выносить.

Деоклесио снял гамак и стал связывать свой узелок. Увидев эти приготовления, негр Фелипе спросил Бенто:

— Значит, собираешься уходить, сынок?

— Да, сеу Фелипе, ухожу…

— Подумать только, капитан умрет, и кто тогда позаботится о Рокейре? Сеу Жука Наполеон хотел бы купить эту фазенду, но от старика в таком состоянии ничего не добьешься. Я не останусь в этом несчастном месте. Но мне жаль, ведь я здесь родился и вырос. — Опустив голову, он добавил:

— Эта чертова земля привязывает к себе человека, и тяжело уходить отсюда. Так-то!

Надвигалась ночь. В водоеме, нарушая мертвую тишину вечера, заквакали лягушки. Бенто огляделся вокруг. Эту землю он больше никогда не увидит. И опять явственно предстал перед его глазами образ безумной Жозефины. Он видел мать совсем близко, в двух шагах. Она была растрепанной, в глазах горела злоба. Бенто вспомнил, как она бродила по дорогам, проклиная все и всех. И это была его мать — раньше такая сердечная и сильная в горе. Она потеряла разум. Ненавидела свое чрево, родившее чудовище. Бедняжка не вынесла, согнулась под непосильной тяжестью вины поколений Виейра.

— Сеу Деоклесио, — обратился он к певцу, — мне стыдно сознаться вам, но мне страшно.

— Страшно чего, парень?

— Не знаю.

Он снова остановился, чтобы взглянуть