Читать книгу "Мальчик с голубыми глазами - Джоанн Харрис"

Среда, посредник. Какое интересное слово: посредник. Им можно описать одновременно и того весьма средненького, самого обыкновенного мальчишку, каким я был, и того человека, которым я являюсь сейчас: умного, ироничного, служащего настоящим рупором для мертвых.

Говорят, у человека только одна жизнь. Загляните в Сеть и поймете, что это неправда. Попытайтесь поместить туда свое имя и увидите, у скольких людей такое же; и все эти люди могли бы быть вами: нищий, живущий за счет чужого милосердия; спортсмен; актер, почти уже ставший звездой; старик, одной ногой стоящий в могиле; всенародная знаменитость; просто парень, родившийся с тобой в один день, — все они лишь тени того, как могло бы быть, если бы жизнь сложилась чуточку иначе.

В общем, мне представилась возможность стать кем-то иным. Перешагнуть пределы собственной жизни и занять место одной из моих теней. Да разве любой из вас не сделал бы то же? Вы сами разве так не поступили бы, если бы получили шанс?

4

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY

Время: 01.04, вторник, 19 февраля

Статус: ограниченный

Настроение: задумчивое

Музыка: Sally Oldfield, Mirrors

Конечно, мать оплакивала Бенджамина. Сначала молча — и это ее грозное спокойствие я даже принял за смирение. Но затем появились другие симптомы: вспышки гнева, а порой и приступы безумия. Иногда среди ночи я слышал, как она внизу вытирает пыль с фарфоровых собачек или просто бродит по дому.

Порой она принималась рыдать, причитая: «Ты ни в чем не виноват!» Бывало, принимала меня за брата или бранила за мои неудачи. Иногда пронзительно вскрикивала: «Это должен был быть ты!» Или будила меня среди ночи вся в слезах: «О, Би-Би, мне приснилось, что ты умер!» Мне потребовалось определенное время, чтобы понять: мы с ним взаимозаменяемы, я и Бен, тот Синий Бенджамин и нынешний Голубоглазый — для нашей матери зачастую одно лицо…

Затем она совсем вышла из строя. Впрочем, это было неизбежно. После сильного удара образовался некий люфт, и я вдруг снова превратился в объект самых разнообразных ожиданий. Когда оба моих брата сошли со сцены, моя роль ужасающим образом переменилась. Теперь я стал для матери голубоглазым мальчиком-незабудкой, ее единственной надеждой. И она не сомневалась, что я обязан — ей обязан! — снова вернуться в школу и далее, возможно, заняться медициной; в общем, обязан делать все то, что следовало делать Бену и чего теперь только я мог достигнуть.

Я пробовал отбиваться, возражать, что совершенно не гожусь для занятий медициной. Я провалил все естественно-научные предметы в школе Саннибэнк-Парк и с огромным трудом перебрался через нулевой уровень по математике. Но мать ничего не желала слышать. В конце концов, на меня возложена определенная ответственность, говорила она. Я и так слишком долго вел себя как последний лентяй и размазня, так что теперь мне пора перемениться…

Ну, вам уже известно, что из этого вышло. Я загадочным образом заболел. Казалось, живот мой полон извивающихся змей, которые кусают внутренности ядовитыми клыками. К концу этой болезни я так похудел, что в своей старой одежде напоминал жалкого клоуна. Я вздрагивал от каждого громкого звука, а при слишком ярком освещении у меня чуть ли не судороги начинались. И порой я едва мог вспомнить свой чудовищный — и такой чудесный! — поступок, которым закончился Бен и начался Брендан…

Впрочем, это ведь вполне естественно, не правда ли? Мои воспоминания так туманны, что в этой игре зеркал вполне заменяют уже использованный ранее дым. У меня был сильный жар, я страдал от боли и не знаю, что говорил матери. Я вообще ничего не помню — ложь то была, признания или обещания, — но когда я окончательно выздоровел и впервые встал с постели, то понял: в моей душе что-то переменилось. Я больше не был Бренданом Брауном, я стал кем-то совершенно иным. И если честно, я уже не мог с полной уверенностью сказать, то ли я проглотил Бена, то ли он проглотил меня…

Конечно, я не верю в привидения. Я и в живых-то людей верю с трудом. И все же именно в привидение я превратился, в тень собственного брата. Когда разразился скандал с Эмили, я воспроизвел эту историю. Тогда я уже обладал и даром Бена — благодаря тому, что было заложено во мне самом. Так оказалось гораздо легче заставить всех поверить в то, что я не вру.

Я взял себе цвета Бена и начал носить его вещи. Сначала просто из соображений практичности — после болезни моя одежда стала мне слишком велика. Но я не постоянно ходил в голубом или синем. Надевал что-то одно — то джемпер, то майку. И мать ничего не замечала. Скандал вокруг Эмили Уайт превратил меня в героя; в пабах люди угощали меня выпивкой; девушки внезапно обнаружили, что я весьма привлекателен. В ту осень начались мои занятия в колледже Молбри. И мать по-прежнему верила, что я изучаю медицину. Мои юношеские прыщи прошли, кожа стала чистой, я даже почти перестал заикаться. Но самое главное — я продолжал худеть. Когда не стало братьев, я утратил прежнюю склонность к обжорству, эту жуткую потребность набивать брюхо чем придется, запихивать в глотку все, что попадется на глаза. То, что началось с Малькольма, завершилось Беном. Наконец-то мой ненасытный, мой чудовищный голод был утолен.

5

ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY

Время: 21.56, вторник, 19 февраля

Статус: ограниченный

Настроение: тоскливое

Музыка: Judy Garland, Over the Rainbow

Ну, Клэр, ты своего добилась! Сегодня я таки вернулся в семинарскую группу. Учитывая, что все распрекрасным образом идет в точности по плану, я решил позволить себе вполне невинно развлечься. Кроме того, возможно, в последний раз…

Мы занимаемся в маленькой гостиной Клэр, напоминающей коробку, со стенами цвета бежевой пудры и огромным растением-пауком на полке у двери. На стене — портрет Голубого Ангела. Оранжевые стулья заботливо расставлены кружком, чтобы никто не чувствовал себя в стороне. В центре кружка маленький столик, на нем — расписанный цветами поднос с чайником и чашками, затем тарелочка с печеньем (между прочим, «Бурбон-крем», которое я ненавижу), стопка линованной бумаги А4, пучок карандашей в стакане и обязательная упаковка с бумажными носовыми платками.

Ну, от меня никаких слез не ждите. Голубоглазый никогда не плачет.

— Привет! Ужасно рада, что ты пришел! — воскликнула Клэр. (Она с каждым так здоровается.) — Как ты себя чувствуешь?

— По-моему, я в порядке.

В реальной жизни я куда менее красноречив, чем в Сети. Это одна из тех многочисленных причин, по которым я более всего люблю сидеть дома.

— Господи, что у тебя с лицом? — спросила Клэр.

Она явно позабыла ту мою историю — а может, решила, что я все выдумал от начала и до конца.

Я пожал плечами.