Читать книгу "Неизвестные страницы истории российского флота - Влад Виленов"

Убийцы могли считать себя исполнителями коллективной воли матросов на Мурмане подобно тому, как произошло убийство командующего Балтийским флотом, адмирала Непенина 4 марта 1917 года. Оно было осуществлено тоже «неизвестными в матросской форме», на настроение которых повлиял проходивший в этот день митинг Гельсингфорсского гарнизона, высказавшийся резко против комфлота. Во влиянии балтийцев на матросов Севера большое место занимал вопрос о Кетлинском.

Согласно воспоминаниям бывших аскольдовцев И.М. Андреева, П.Ф. Пакушко, И.М. Седнева и Г.П. Голованова, в контр-адмирала Кетлинского стреляли матросы Б.И. Бондаренко, М.И. Картамышов и Г.И. Ковин (уже не «двое неизвестных», а трое вполне известных!) с целью отомстить за расстрел своих товарищей в Тулоне. Однако прямых доказательств этому нет.

На рубеже 1917–1918 годов матросский актив в Петрограде в результате своей авангардной роли в Октябрьском восстании оказался на вершине политических событий. Он нуждался в историческом подкреплении своей политической роли. Жертвы в период тулонских событий были подходящим для этого поводом. О них на Третьем Всероссийском съезде Советов, проходившем в январе 1918 году вспомнили выступавший с приветствием от имени английского пролетариата некий социалист Петров и, как мы уже говорили выше, восторженно встреченный делегатами съезда герой разгона Учредительного собрания (происшедшего накануне, 5 января), анархист Железняков. Съезд, включая Ленина и Свердлова, почтил память казненных аскольдовцев вставанием. После этого нарком по морским делам Дыбенко отдал распоряжение вновь арестовать Кетлинского, но тот к этому времени уже уехал в Мурманск.

Это никак не могло поправиться анархически настроенным матросам. Совсем недавно подобно настроенные матросы, недовольные решением центральных властей о переводе содержащихся под арестом в Петропавловской крепости заболевших лидеров кадетской партии Шингарева и Кокошкина в Мариинскую больницу, совершили над ними самосуд на другой день после разгона Учредительного собрания. Зверское убийство бывших министров потрясло тогда всю интеллигенцию России. Радикально настроенные матросы на периферии, в том числе и в Мурманске, стремились «догнать в углублении революции» Питер: мы-то чем хуже! К тому же в первой половине февраля планировалась массовая демобилизация матросов с Мурмана. В этой связи имелась большая потребность в материале для рассказов о «революционных подвигах» землякам. Все это, по-видимому, и сыграло главную роль в убийстве анархиствующими матросами.

Но это не единственная версия убийства Кетлинского. Дело в том, что незадолго до смерти у Кетлинского обострились отношения с его помощником, георгиевским кавалером, старшим лейтенантом Веселаго, который открыто занимал контрреволюционную позицию и был возмущен примиренческой позицией своего начальника, которого прямо считал изменником. Впоследствии Веселаго примет самое активное участие в белом движении на севере России. Так что причины (и причины объективные) у Веселаго и его единомышленников для устранения «покрасневшего» Кетлинского были. Кроме этого в тот момент в Мурмане, как мы знаем, присутствовала и союзническая миссия. Англичане были категорически против власти большевиков, так как те желали заключения сепаратного мира с Германией. Командующий флотилией Северного Ледовитого океана, поддерживающий большевиков, союзников однозначно не устраивал. Так как ставки в игре были предельно высоки, англичане так же вполне могли организовать устранение неудобного им «красного» контр-адмирала. Наконец, убийство Кетлинского могло быть совместной акцией Веселаго и англичан.

Однако насколько Кетлинский действительно был «красным»? Военно-морской историк М.А. Елизаров пишет: «Со смертью Кетлинского резко встал вопрос: кем считать его? Убитым провокаторами „жертвой революции“, или, наоборот, — устраненным препятствием на пути ее „углубления“?»

Одна крайность породила другую. Кетлинского похоронили со всеми революционными почестями: красными флагами, пением «Интернационала» и клятвами об отмщении. Это уже походило на фарс: клявшие клялись отомстить отомстившим… Очевидно, тем самым умеренные матросские руководители стремились как-то загладить вину «братвы». Против почестей Кетлинскому не возражали и местные «леваки», получавшие этим повод для «мести контрреволюции», в котором они нуждались. Тем более что даже убиенных в Петербурге Шингарева и Кокошкина торжественно хоронили под похоронный «Марш в память жертв революции», сочиненный впечатлительным 11-летним Митей Шостаковичем именно по данному поводу.

Дальнейшие события, последовавшие на Мурмане в связи с заключением Брестского договора и сближением местных властей в отличие от Питера с Антантой, показали явную «контрреволюционность» ближайших помощников Кетлинского (старшего лейтенанта Веселаго и других) и их связи с союзниками еще при жизни Главномура. Соответственно, остро встал вопрос политического выбора для всех, кто был с ним связан. Сразу сильно ускорилось размежевание политических сил на Мурмане. Стали циркулировать слухи о возможном убийстве других должностных лиц, соответственно, началось их бегство из города. В отношении Веселаго, ставшего управляющим делами Народной коллегии, созданной вместо поста Главномура после убийства Кетлинского, 12 июля 1918 года была осуществлена провокация с бросанием в него бомбы. Возможно, это была инсценировка самого Веселаго. Возможно, ему готовили судьбу Кетлинского, но старшему лейтенанту просто повезло.

В советской историографии по поводу политической оценки личности Кетлинского также развернулась острая полемика. Она длилась долгие годы, и ею «вынужденно занимались комиссии нарастающей авторитетности», так как она сильно влияла на толкование событий, связанных с установлением и закреплением советской власти на Севере. Одни историки во главе с известной советской писательницей Верой Кетлинской (дочерью убитого адмирала) и ряд историков-«шестидесятников» предлагали возвеличить Кетлинского как патриота, талантливого администратора, родоначальника Советской власти на Севере. Другие историки, среди них профессора Тарасов, Шангин, наоборот, старались осудить Кетлинского, как скрытого монархиста и двурушника. Невольной жертвой этой нескончаемой войны стал в свое время известный писатель Валентин Пикуль, который изобразил адмирала Кетлинского в своем романе «Из тупика» в соответствии с позицией профессора Тарасова. За это Пикуль был подвергнут гонениям со стороны влиятельной в то время Веры Кетлинской и вынужден уехать из Ленинграда в Ригу.

В настоящее время можно считать, что развитие истории после 1991 года закончило и эту «гражданскую войну». Правы, по сути, были обе стороны. Кетлинский, как подавляющее большинство офицеров старой армии, по убеждениям был, конечно, ближе к монархистам и республиканцам, чем к большевикам. Но это вовсе не значит, что он пошел бы за своим заместителем лейтенантом Веселаго в сторону Белого движения, возглавляемого личным недругом Колчаком. Не меньшие основания у него были следовать за своим спасителем Беренсом, служившим Советской власти из патриотических побуждений спасения флота, или же поступить, как его семья, имевшая возможность выехать в Англию, но оставшаяся в России.

Нелегкая судьба ждала и семью Кетлинского. Отношение окружения в Мурманске не раз менялось к ней прямо на противоположное. Вдова в конце Гражданской войны, в 1920 году, была посажена большевиками в тюрьму, но потом выпущена. Обе дочери бывшего командира «Аскольда» стали впоследствии активными комсомолками, а одна из них, Вера Кетлинская, как мы уже говорили выше, и известной советской писательницей.