Читать книгу "На службе у бога войны. В прицеле черный крест - Петр Демидов"

В один из приездов Всесоюзного старосты в Ленинград его повезли на завод, где он должен был выступать на митинге. Встретили «верного ленинца» и соратника Сталина, как водилось в те времена, с большой помпой. Калинин много говорил о своей революционной деятельности и заслугах перед партией. Публика, естественно, воспринимала его как отца родного, раздавались крики: «Да здравствует товарищ Калинин!», «Слава старому большевику!».

Затем гостю показали цех, в котором он когда-то работал. Подвели к станку. Тут сразу же собралась толпа зевак. Неожиданно к Калинину подошел старый рабочий и спросил: «Михаил Иванович, вы меня не узнаете? Я — Сосков. Работал вместе с вами. Мой станок стоял почти рядом с вашим». Калинин что-то промямлил, сделал вид, что узнает его, что рад встрече, потом отвернулся и продолжал осмотр цеха.

Через несколько дней Сосков исчез, он не появлялся ни дома, ни на работе, словно улетел на другую планету. Родственники искали его долго, но напрасно. Многие догадывались, что встреча со Всесоюзным старостой стала роковой для Соскова, являвшегося живым свидетелем «земных дел» революционера и «верного ленинца», а дела эти не вписывались в каноны «святого жития» партийного чиновника, каким был Калинин…

После войны нам казалось странным, что жизнь в нашей стране не меняется. Мы имели возможность сравнивать, как живут люди в СССР и в Германии. Германия пострадала в войне не меньше, чем Советский Союз. Немцы — трудолюбивый народ. К началу 1947 года благодаря своей организованности они практически ликвидировали последствия войны, наладили хозяйство в больших и малых городах, начали развивать легкую промышленность и сферу услуг, интенсивно развивали сельское хозяйство. Жизнь менялась на глазах: открывались комиссионные, а затем и коммерческие магазины, где, хотя и по высоким ценам, но можно было купить любой товар. Вскоре были отменены и продовольственные карточки.

Хороша страна Германия, но в Россию тянуло, словно магнитом. К этому времени я получил повышение по службе — был назначен командиром дивизиона «катюш» в 25-ю танковую дивизию. И все-таки решил добиваться перевода в Ленинградский военный округ. Для этого у меня были все основания: в 1948 году моя старенькая мать вернулась из эвакуации в Ленинград. Ей уже было 75 лет, она часто болела и нуждалась в моем уходе.

Перевод из Германии в другие округа практиковался редко, и сделать это можно было лишь по замене, если кто-то прибывал на твое место. Я написал рапорт на имя командующего артиллерией ГСОВГ генерала В. И. Казакова с просьбой о переводе по семейным обстоятельствам.

Потянулись недели и месяцы в ожидании ответа на мой рапорт. Наконец последовал вызов к командующему, перед ним на столе лежало мое личное дело, надо думать, что с ним он уже ознакомился. Василий Иванович вначале пытался отговорить меня от перевода, доказывая нецелесообразность такого шага, но я стойко «оборонялся», аргументируя свои доводы сыновними чувствами к матери, да и совесть не позволяла бросить ее в такие годы на произвол судьбы. Генерал молчал, раздумывая. Потом, поднявшись из-за стола, произнес: «Ладно, быть по-твоему, но чтобы служил, как подобает. Знаю я вас, молодых, воевали хорошо, но после войны дисциплина у многих хромает!» Он еще поворчал немного, снял трубку телефона и вызвал начальника отдела кадров полковника Крамаренко. «Надо помочь майору Демидову с переводом в Ленинградский военный округ. Его семейные обстоятельства позволяют это сделать», — приказал он. На этом я простился с генералом, с которым встретился только через много лет.

Крамаренко уже знал о моих хлопотах, быстро оформил необходимые документы. Я сдал дела, собрал чемодан, простился с сослуживцами. И вот уже поезд мчит меня домой, в Россию. «Как бы ни сложилась дальнейшая судьба моя, — рассуждал я по дороге, — все будет путем. Ведь дома и углы помогают».

Мать была рада моему возвращению в Ленинград, не отходила от меня ни на шаг, не зная, чем угостить. Кормилец приехал! Но вскоре привыкла к тому, что я никуда не уезжаю и нахожусь рядом с ней.

Службу в ЛВО пришлось начинать с должности начальника штаба дивизиона реактивной бригады «катюш», входившую во 2-ю артиллерийскую дивизию. Дивизия размещалась недалеко от Ленинграда в городе Пушкине. Во время войны здесь проходил передний край обороны Ленинградского фронта, поэтому городской жилой фонд был разрушен основательно. Его еще долго пришлось восстанавливать. В 50-х годах был отстроен военный городок, но все равно жилья офицерскому составу катастрофически не хватало. Многие снимали комнаты в частном секторе. Офицерам, имевшим квартиры в Ленинграде, разрешалось жить дома. Меня это вполне устраивало, а мать была рада-радешенька такому стечению обстоятельств. Комната наша в 17 квадратных метров — конечно, не роскошь, но жить можно.

Я постепенно осваивался на новом месте, входил в курс своих обязанностей, включался в повседневную жизнь дивизиона. Со своим непосредственным начальником подполковником Кашубой мы поладили с первых дней. Он был доволен моей работой. В зимнее время мне приходилось заниматься планированием и проведением боевой подготовки, учить солдат, сержантов и молодых офицеров, организовывать и проверять несение караульной службы, следить за ходом хозяйственных работ в дивизионе. В конце мая дивизия выезжала в летние лагеря на Струго-Красненский артиллерийский полигон, который находился километрах в ста к югу от Ленинграда. Здесь, кроме боевой подготовки, проводились тактические учения с артиллерийскими стрельбами. Словом, шла обычная рутинная работа.

По возвращении в Союз на сэкономленные деньги я купил автомашину «Москвич». По тем временам это была настоящая роскошь. Тогда машины только поступала в продажу, и я был в числе первых покупателей. Конечно, сравнивать «Москвич» с немецкими марками машин, например с «опель-адмиралом» или «опель-кадетом», на которых я колесил во время войны по Германии, не приходилось, но все-таки это был мой первый отечественный автомобиль, моя рабочая лошадка, на которой я ездил на службу в Пушкин и в летние лагеря.

В это время мне уже стукнуло тридцать лет, но был я еще холостяком: ходил в кино, театр, встречался с девушками, как до войны, посещал танцплощадки, одним словом, старался наверстать украденные войной четыре года. Среди моих друзей по дому в холостяках уже никто не ходил. Даже мой друг детства Володя Куварин и тот обзавелся семьей. Я у него часто гостил, видел, что семейная жизнь у парня удалась, он растил сына и был счастлив. Как-то Володя заговорил о том, что и мне пора обзаводиться семьей, а то ведь годы идут, как бы бобылем не остаться. Я болезненно отреагировал на это замечание:

— Но где найти такую девушку, чтобы запала в сердце, чтобы потянуло к ней без оглядки?

— Чудак ты, Петька, столько хороших девушек в Ленинграде, а ты все перебираешь, — назидательно проговорил Куварин. — А хочешь познакомлю со своей однокурсницей? Девушка что надо! Главное, имя у нее редкое — Ия.

Знакомство состоялось. Девушка мне сразу понравилась. Она была хороша собой, стройна, женственна, обаятельна. Месяца два мы встречались. Я часто дежурил у проходной завода имени Козицкого, где она работала ведущим инженером. Мы гуляли по городу, любовались улицами и площадями, Невой, по выходным дням ходили в театр или филармонию. С каждым днем я все больше проникался доверием и уважением к ней. Даже мать заметила перемену в моем поведении. Однажды спросила: