Читать книгу "Невероятное влечение - Бренда Джойс"

Эджмонт содрогнулся.

— Ты — моя старшенькая, Александра. Конечно, я тебя прощаю.

Она с опаской уставилась на отца. Он даже не взглянул на нее в ответ, словно на самом деле совсем не собирался ее прощать. Лицо Эджмонта превратилось в твердую, искаженную от напряжения маску. Но даже при этом Александра с трудом удерживалась от желания броситься в объятия отца — и снова остановила себя от этого порыва, почувствовав, что в лучшем случае проявление эмоций обернется неловкостью, а в худшем грозит новой бедой.

— Ты — моя старшенькая, лучшая из «выводка». Ты — такая благоразумная, такая чувствительная — прямо святая, — продолжал он. — И ты так похожа на свою мать!

Александра рассеянно думала о том, что слова отца должны были выражать нежность, но почему‑то причиняли боль, словно нанося удар за ударом. В висках эхом стучал его недавний крик: «Ты — не такая, как твоя мать!»

— Я совершила ошибку. Мама никогда не сделала бы ничего подобного, — потерянно произнесла она. Элизабет обязательно выстояла бы, она ни за что на свете не поддалась бы искушению. — Ты и в самом деле прощаешь меня?

— Разумеется, прощаю, — мрачно подтвердил Эджмонт. — В противном случае я не приехал бы сюда.

Но он не обнял дочь, его лицо не выражало ни капли искренней радости. Обессилев, Александра опустилась на стул. Ничто теперь не было так, как прежде. Ее поступок проложил глубокую трещину между ними, и возникшее отчуждение все еще витало в воздухе.

— Как ты? Как Оливия? Кори?

— Кори засыпает в слезах почти каждую ночь. Она тоскует без тебя — они обе тоскуют. — Резкие слова барона остро, как нож, ранили Александру. По ее вине страдали любимые сестры. Отец уныло продолжал: — Туфли Оливии совсем продырявились — сапожник сказал, что уже не сможет их починить. Парни в городе так грубо обращаются с Кори, что она решила больше не выезжать из дому.

Каждая частичка тела Александры мучительно напряглась. Она нисколько не сомневалась в том, что ее падение плохо отразилось на Кори, серьезно осложнив девочке жизнь. Этого Александра вынести уже не могла!

Эджмонт смотрел на нее с плохо скрываемой злобой:

— Полагаю, теперь Денни будет ухаживать за Оливией. Ты разбила сквайру сердце, но с тех пор прошло больше месяца, и он навещал нас на прошлой неделе целых два раза.

Александра в панике вскочила:

— Нет!

— Уже слишком поздно думать о том, чтобы вернуть себе добродетельного сквайра, — отозвался отец и обвел рукой комнату. — В любом случае теперь у тебя есть все это.

— Я — лишь гостья Клервуда. Оливия должна выйти замуж по любви — за ровесника.

— А еще ей нужно приданое, — заметил он. — Но ты и так знаешь об этом.

Ошеломленная, Александра застыла на месте, не в силах пошевельнуться.

— Я так волнуюсь о них! — продолжил отец. — Я напиваюсь до беспамятства каждую ночь.

У Александры перехватило горло, ей стало трудно дышать. Она начинала понимать, до чего дошла семья без нее.

— Ты должен контролировать себя, — с усилием произнесла она.

— Как я могу? Сейчас кредиторы являются в мой дом каждый день.

Александра задрожала, волна тревоги окатила ее, спровоцировав очередной приступ тошноты.

— Сколько тебе нужно, отец?

Отойдя от дочери, Эджмонт засунул руки в карманы и принялся в волнении расхаживать по комнате. Оказавшись в дальнем углу, он оглянулся и посмотрел на нее:

— Тысяча фунтов помогла бы рассчитаться с самыми нетерпеливыми из них. Еще пять сотен могли бы пойти на покупку обуви и одежды для девочек.

«Он спустил первую тысячу в карты!» — смутно, словно в состоянии ступора, пронеслось в голове Александры.

— Ты не носишь драгоценности, — вдруг заметил Эджмонт.

Она задумчиво коснулась своей шеи, на которой действительно не было ни единого украшения.

— Ты приехал сюда не для того, чтобы посмотреть, как я, и не для того, чтобы простить меня — или сказать, что по‑прежнему меня любишь, — прошептала несчастная, неожиданно догадавшись о цели его визита.

— Ты — моя дочь. Конечно же я приехал сюда для того, чтобы увидеть тебя. К тому же я ведь сказал, что прощаю тебя.

Но Александра прекрасно понимала: отец приехал сюда только ради денег. Она облизала пересохшие губы.

— Я — не любовница герцога. Я — его гостья.

— Значит, он уже поставил точку в ваших отношениях?

На мгновение Александра смутилась, но заставила себя произнести:

— Да.

— Я так не думаю. В противном случае ты не жила бы здесь. Ты поможешь своим сестрам?

Она крепко обхватила себя руками. «Нет, отец не может толкать меня на это!» — мелькнуло в ее голове.

Не дождавшись ответа от дочери, Эджмонт многозначительно взглянул на нее:

— Ты остаешься красивой женщиной, Александра, и я уверен, что Клервуд хорошенько вознаградит тебя.

Тошнота отступила, но ей по‑прежнему было трудно дышать.

— Договорились? — не отставал барон. — Ты поможешь нам? Или бросишь свою семью теперь, в такие сложные времена?

Александра, казалось, не могла выжать из себя ни слова.

— Я постараюсь помочь, — прошептала она.

Эджмонт с надеждой воззрился на дочь. Она ответила на его взгляд, но перед глазами вдруг все поплыло. Александра почувствовала, как по щекам покатились слезы.

— Не понимаю, почему ты плачешь. Ты живешь как королева!

А она плакала, потому что сердце было разбито на мелкие осколки. Родной отец попросил ее торговать собой, по сути, стать шлюхой! И она согласилась на это.

— Да… я… я неважно себя чувствую, отец. Думаю, мне лучше прилечь.

— Ты плохо выглядишь, — ответил он, — да и до дома добираться мне долго, так что я пойду.

Александра не знала, как нашла в себе силы проводить отца до парадной двери, а потом стоять на пороге и, приклеив на лицо дежурную улыбку, махать вслед, пока он не скрылся из вида. Смутно, будто сквозь пелену, Александра слышала, как Гильермо осведомился, не заболела ли она и не может ли он чем‑нибудь ей помочь. Она не помнила, что ответила. С большим трудом Александра поднялась в свою комнату и доползла до кровати. Там она дала волю слезам.

— Что случилось? — внезапно раздался над ухом тихий голос Клервуда.

Александра не слышала, чтобы кто‑то входил в комнату. Она бы и не разрешила никому войти — не теперь, когда бедняжка была просто уничтожена, убита горем, и уж точно не Клервуду. Она тут же села на кровати, вытянувшись в струнку, вытирая глаза и силясь не повернуться к дверному проему, в котором стоял герцог.