Читать книгу "Найденный мир - Андрей Уланов"

Сордесы засуетились внезапно. Гигантский птероящер, дрыгнув задними короткими лапами, вдруг оттолкнулся от земли передними, словно собрался прыгать с двумя шестами сразу, раскинул перепончатые крылья и в два взмаха ушел в полет. Мушкетов, невольно пригнувшись, проводил его взглядом: чудовище парило тяжело, с трудом ложась мохнатым брюхом на свежий морской ветер. Чувствовалось, что лишь острая необходимость может оторвать его от земли. Чудовище пронеслось над головами, и солнце, как давеча в лесу, на миг померкло, закрытое полупрозрачными патагиями.

Геолог машинально прислушался. Ветер принес негромкий, мелодичный щебет, от которого кровь застывала в жилах.

– Надо согнать манананггал, – проговорила Тала озабоченно. – Взять мяса. Скоро придут экек.

– В лагерь нельзя идти, – пробормотал геолог. – Там воняет падалью до небес, кто-нибудь обязательно явится. На дерево мы мичмана не затащим. Как бы нам устроиться на ночь…

– Твое ведьмовство найдет, – уверенно заявила филиппинка. – Я знаю, что искать. Ты найдешь. Все просто.

Геолог пощупал пульс раненого Шульца – слабый, почти нитевидный – и покачал головой.

– Поразительно, – проговорил Никольский не своим голосом, будто зачарованный, – просто поразительно…

– Поразительно, что вы после всего случившегося способны любоваться бабочками, Александр Михайлович, – с иронией заметил эсер.

Зоолог обернулся к нему всем телом, бессознательно копируя манеру Колчака простреливать подчиненных крупнокалиберным взглядом, но то, что со стороны боевого офицера выглядело грозно, не произвело никакого впечатления, будучи исполнено немолодым герпетологом. Щукин даже не моргнул, наблюдая со своего ложа за профессорскими метаниями.

– Вы, сударь, злоупотребляете моей снисходительностью, – промолвил ученый, враждебно глядя на «доктора». – Если бы не ваш товарищ…

– Нам все равно пришлось бы покинуть старый лагерь, пока дохлая ящерица-переросток не завоняла, – фыркнул эсер. – Могу представить, каково бы нам пришлось, если бы англичане нас застали врасплох по дороге сюда.

Никольский пожевал губами, ничего не ответив.

– Я понимаю, что у вас нет оснований питать ко мне нежные чувства, Александр Михайлович, – продолжал Щукин, – но… кажется, нам надо держаться друг друга.

– Кому именно – «нам»? – поинтересовался зоолог.

Эсер пожал плечами:

– Людям. Нас слишком мало на этом берегу, чтобы проводить более тонкие различия.

– Вашему товарищу так не казалось, – не упустил случая съязвить Никольский.

– Да какой он товарищ?! – внезапно вспылил Щукин, попытался взмахнуть рукой и тут же скривился. Рана беспокоила его, хотя эсер и старался этого не выдать. – С-с… скотина. Извините, Александр Михайлович. Хотя… в его понимании люди тоже должны держаться друг друга. Просто от страха круг этих людей внезапно сжимается, пока не ограничивается единственной персоной – его собственной.

Никольский не удержался, хмыкнул:

– Эк вы его… любовно.

Щукин пожал одним, здоровым плечом:

– Обычное дело. Понятие «ближнего» весьма расплывчато. Очень легко говорить «все люди – братья», когда за людей считаешь только чистую публику…

– А вас все на пропаганду тянет, – парировал зоолог.

– Какая же это пропаганда, когда правда? – возразил эсер. – Вон тот офицерик британский, что командовал «Пли!» – он, думаете, вас за ближнего считал? Когда стоишь с пистолетом в руках, тоже о любви братской забываешь. Мишени вокруг: буржуи, враги, сатрапы…

– Вам ранение заметно рассудок прочистило, – скривился Никольский. – Жаль, поздновато.

– Никогда не поздно переоценить сделанное, – философски заметил Щукин. – Исправить, правда, не всегда удается.

– Как вы собираетесь «исправлять»? – зоолог хмуро глянул на него. – Вы же людей убивали, милейший. Не знаю, много ли. Но вряд ли вам их удастся поднять из гробов.

– Не удастся, – согласился эсер. – Но я могу приложить свои старания к тому, чтобы мы все не легли в безымянные могилы на этом берегу.

– Предлагаете вам довериться? – Никольский поднял брови. – Не слишком ли смело?

– Кто говорит о доверии? – Щукин снова двинул плечом, глядя поверх профессорской макушки в темнеющее небо. – Но здешние ящеры мне точно не ближние и не дальние. Никакой классовой близости. Так что если вам надо чем-то помочь – скажите. Я как-никак человек грамотный, наук по университетам нахватался…

– Не очень, судя по тому, что называете здешних красавиц «бабочками». – Никольский пригладил ус. – Я, правда, вначале сам ошибся, но, если приглядеться…

– Ну, от химика особых знаний зоологии не ждите, – коротко усмехнулся Щукин. – Эфира на коленке сварить или там динамиту – пожалуйста. А чем они вам не бабочки? Похожи очень на наших… как их… белянок.

– Капустниц, – уточнил Никольский. – Похожи, только побольше. Это если не приглядываться. А поймаешь одну – и за голову хватаешься. Это не бабочки вовсе. Те к отряду чешуекрылых относятся. А у этих красавиц крылья не напудрены. Они сетчатокрылые. Вроде наших златоглазок: знаете, такие безобидные, прозрачно-зеленые? Так вот здешняя природа вылепила из них точное подобие настоящих бабочек, вплоть до формы и расцветки крыльев, не говоря о сосущих ротовых придатках.

В голосе его прорезался энтузиазм, с которым может говорить о сосущих придатках только настоящий ученый.

– Но крылья у них, при всем сходстве, жильчатые, лишенные характерных чешуек. Фантастическая конвергенция и совершенно невероятная.

– Почему именно «невероятная»? – поинтересовался Щукин. – В конце концов, если есть цветы…

– Но почему – бабочки? – с мукой спросил, непонятно у кого, зоолог. – Почему не мухи, не пчелы, не какие-нибудь… термиты, не знаю? Ведь цветы – новшество для здешней эпохи эволюционной истории. Еще в начале мела флора целиком состояла из папоротников, голосеменных и промежуточных между ними форм. К середине мела их начинают вытеснять цветковые, и тут же, как из шляпы волшебника, – нате вам, бабочки, которые вовсе не бабочки!

– Форма следует функции, – заметил эсер.

– Это вам кто – Маркс сказал? – огрызнулся зоолог. – Или Бакунин? В том и чудо, что в природе одни и те же функции может исполнять разная форма! Это сходство нам представляется странным, а различий мы не замечаем. Да гляньте вокруг: сколько разновидностей динозавров мы встретили? Они выполняют знакомые нам функции слонов, жирафов, антилоп, львов и гиен, но разве есть хоть малейшее сходство с ними?

– Хм.

Щукин примолк.

– Но не это меня смущает, – продолжал Никольский, уже забыв, с кем ведет беседу: ему сейчас важней было выговориться. – Я бы понял, если бы сетчатокрылые заняли пустующую нишу поедателей нектара в отсутствие ее природных хозяев. Так мне и казалось, пока я считал, что чешуекрылые не успели появиться в эту геологическую эпоху. Но они есть! Вот, – он ткнул пальцем в закупоренную банку, где над эфиром бальзамировалась едва приметная мошка, – несомненное, хотя и очень примитивное, чешуекрылое, настолько древнее, что у него нет даже характерного хоботка: его заменяют жующие мандибулы, не знаю, правда, что оно тут жует… Я поймал его близ факельного дерева, их там целый рой. Так вот этого я не в силах понять вовсе! Как, каким образом чешуекрылым удастся вытеснить нынешних квази-бабочек, если те заведомо более приспособлены к нынешнему своему образу жизни?