Читать книгу "Сад зеркал - Дмитрий Самохин"

Разве он был мусором человеческим, никчемным человеком, лишним альтером. Замечательный парень, по воспоминаниям близких, гениальный музыкант и композитор, он пожелал лишь дописать свою симфонию, за что и поплатился. Нет уж, господа хорошие, подбрось да выбрось, никчемных людей нет, тут каждый ценен, за каждого бороться надо. Так что мы еще повоюем.

– А все же? Как спасти народ?

– Заполнить их пустоту, отвлечь, заставить полюбить жизнь вновь.

– Кажется, у меня есть одна мысль, – сказал я Нику Красавчегу. – Должно сработать.

Он хотел было спросить, о чем я говорю, но передумал. Решил обождать.

– Скажите, а кто же такой Руфус Бродяга? Он не человек, не альтер? Кто же тогда? – спросил я у библиотекаря.

Без ответа на этот вопрос я не мог уйти.

– Одни исследователи считают, что он закон природы, воплощенный в жизнь. Ответ Вселенной на наши действия. Он имеет облик, странный, кичливый, чем-то на попугая похож, но в то же время он не имеет своего тела. Каждый раз, когда появляется, он вселяется в новое. Поэтому его нельзя поймать, арестовать, посадить под замок и допросить. Каждый раз он новый и наносит удар в непредвиденном месте.

– А откуда вы все это знаете? – спросил я, заранее зная ответ.

Цер Хаос посмотрел на меня ясными голубыми глазами, ухмыльнулся и произнес:

– В прошлое свое пришествие Руфус Бродяга гостил в моем теле.

Мы больше ни о чем не спрашивали. Спрашивать было не о чем. Холодно попрощавшись, мы ушли.

Когда мы вышли на улицу, Ник Красавчег спросил:

– Что ты придумал? Как мы спасем этих несчастных?

– Подбрось да выбрось, мы устроим грандиозный карнавал, и уж если он не способен зажечь огонь жизни в этих отчаявшихся людях, значит, их ничто не может спасти.

– Карнавал на Большом Истоке – отличная идея, – оценил Ник Красавчег.

Он щелкнул пальцами, вышибая искру, прикурил от большого пальца и довольно закашлялся дымом.

Ирина Лазаренко
Девятый виток

Ранчо «Весёлая улитка», южнее болот фэйри

Ходили слухи, что над ранчо Брянца висит проклятие, так толково слепленное, что за десять лет эльфские чародеи не сумели от него избавиться, и такое жуткое, что в конце концов они решили вернуть ранчо наследникам.

Десять лет Койот мечтал вернуться сюда.

– Как думаешь, проклятие дружелюбно? – спросил он, издалека оглядывая свои новые владения.

Ездовой завр не ответил, потому как был тварью бессловесной и неразумной, во всяком случае, очень старательно прикидывался именно таким. Койот знал, что эта чешуйчатая нечисть поумнее некоторых людей и кентавров, не говоря уж о кобольдах и гоблинах, но делал вид, что верит в тупоголовость завра.

– Не представляю, что могло согнать эльфийских выкормышей с такой земли, – добавил Койот и сдвинул шляпу на затылок.

Он не был на ранчо десять лет, с самых похорон деда, но с тех пор здесь, кажется, ничего не изменилось: редкие хлебные и железные деревья, загоны для единорогов и само небольшое стадо да пустующие сейчас огороды подле дома, устроенного в панцире глубоководной радужной улитки. Только в воздухе веяло неуловимым холодком, словно зимние пикси мимолётно касались крылышками щёк.

Прищурившись, Койот долго вглядывался в единорогов, которых импы пасли далеко на пригорке, и с досадой понял, что редкие животные серебряной масти почти все метисировали – значит, ранчо уже не приносит такого дохода, как прежде. Но куда больше ему, отличному объездчику, было жаль не кусочков серебра, которые в период линьки выбивали из земли те единороги, а их неутомимой мощи: полдня могли они нестись по дорогам без передышки, и никакие другие породы не обладали такой выносливостью.

Десять лет Койот мечтал снова увидеть это ранчо, эти луга и этих единорогов.

Приставив руку ко лбу козырьком, чтобы защитить глаза от солнца, он продолжил придирчивый осмотр и решил:

– Луга как будто стало меньше. Или это я стал больше? А дом! Ну здравствуй, дом, совсем как прежний, даже кострище во дворе, смотрю, осталось!

В детстве дедов дом казался Койоту и его сестре Надежде отличным местом для игр в прятки, пока сестра не застряла в самом дальнем, девятом, витке, где был свален всякий годами копившийся хлам. Не послушалась деда, как все дети не слушаются старших, а ведь дед говорил, что дальше седьмого витка ходить нечего, потому как ничего там нет, помимо пыли и остатков улиточной памяти. В девятом Надежде тогда пришлось просидеть довольно долго, и она говорила, что всё время слышала шум волн и песни рыбаков, которые пришли её убить. Тот случай напугал её до ночных кошмаров, и со временем они делались только хуже, и в конце концов пришлось звать на помощь эльфскую шептуху, чтобы та вылила испуг с горячим воском. После этого Надежда перестала бояться дома, улиток и темноты, но всё равно с тех пор и она, и Койот едва ли хоть раз заходили в дом дальше пятого витка, где у деда была мастерская.

– Как думаешь, для Надежды найдется дело на ранчо? Всё ведь лучше, чем её работа на плантации летучей пыльцы, а? В последний раз, когда я её видел, она уже кашляла, не дело. Да и её мальчишкам хорошо расти на воздухе, я-то во какой замечательный вымахал!

Завр нетерпеливо клацнул зубами и потянул повод короткой передней лапой. Что за дело порядочному животному до человеческих женщин, их кашлей и детей! Пойдем уже к дому, хозяин, там вокруг такие сочные, такие упоительные заросли пырея, аж тебе и мне по пояс! Жрать хочу!

Койот понял, повел завра к дому. Он выглядел запущенным, но не брошенным, хотя импы едва ли сюда приходили, не по душе им были такие дома и вообще всё, что прежде жило, а теперь не живет: панцири улиток, деревянные навесы и такое прочее. Они даже на сено неизменно плевали, хотя без него единорогам зимой пришлось бы туго. Что ели сами импы – наверняка никто не знал. Эльфы считали, что они питаются звуками дня и пьют звездный свет. Говоря об этом, эльфы всякий раз с укором смотрели на людей, работающих на их приисках и плантациях, поскольку люди были куда как прожорливей.

У дома Койот бросил завров повод и неспешно прошел по двору, пиная заржавелые кружки, деревянные бруски и прочее барахло. Под лопатками щекотало ощущение чьего-то взгляда.

– Что же за проклятие висит над тобой, а? – спросил Койот и обернулся к двери дома.

Словно дожидаясь его вопроса, та принялась отворяться со протяжным «скри-ип», и Койот едва не отпрыгнул. Шелест пыли, синие хлопья отпадающей краски, еще более громкий «скри-ип», бросающий мурашки на кожу, медленно поднимающий голову завр поодаль, «скри-ип» и тёмный провал проёма, из которого прямо на Койота шагает…

– Мама!

* * *

– А ты надолго приехал? – спрашивала мать и, не дождавшись ответа, сама себя перебивала: – Вот мясо бери, холодное, правда, но вкусное, это папа в травках вялит, а вот каша, тоже холодная, ясное дело, а это у тебя чего? Сыр, лепешки, а это чего за юшка давленая?