Читать книгу "Сто дней Наполеона - Эдит Саундерс"

В-третьих, и организация штурма также не является заслугой одного Бонапарта, хотя здесь он и зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, многое сделав для приведения тулонской артиллерии в боеспособный вид. Штурмом руководил генерал Дюгоммье, и, если не считать его, еще как минимум двое командиров сыграли во взятии Тулона не менее принципиальную роль, чем наш персонаж: это артиллерийский капитан Мюирон и бригадный генерал Массена; наконец, в-четвертых, ни до штурма Тулона, ни после него Бонапарт был практически совершенно неизвестен в армейской среде. В документах военного совета армии, осаждавшей Тулон, его имя звучит довольно редко. В донесениях Дюгоммье оно упоминается всего один раз (рапорт от 1-го декабря: «В числе наиболее отличившихся и оказавших мне наибольшую помощь… находятся граждане Буонапарте, командующий артиллерией, и старшие адъютанты Жозеф Арена и Червони»), а в реляции командующего армией Конвенту о взятии Тулона 19 декабря оно не упоминается вовсе. Огюст Мармон, будущий наполеоновский маршал и герцог Рагузский, служивший в то время в тех же местах артиллерийским офицером, ни разу не упоминает фамилию Бонапарта в непрерывной переписке, которую он ведет с собственной семьей. Наконец, когда Андош Жюно, будущий наполеоновский генерал и герцог Абрантский, в 1794 году сообщает родителям, что он покидает свой полк и назначается адъютантом Бонапарта, отец пишет ему: «Отчего ты оставил полк Лаборда? Почему покидаешь свою часть? Кто такой этот генерал Бонапарт? Где он служил? Все это никому не известно»[87]. Кстати говоря, сам Бонапарт, будучи арестован летом 1794-го, после термидорианского переворота, отправляет письмо комиссарам Конвента, где есть между прочим такие слова: «Я служил под Тулоном не без отличия, мне принадлежит также часть лавров Итальянской армии, которые она получила за взятие Саорджио, Онейля и Танаро. Почему же считают меня лицом подозрительным…?» Через четверть века, будучи уже пленником Святой Елены, экс-император опишет в совершенно других красках свой Тулон, даже атрибутировав командующему тулонской армией ту несусветную чушь, которую мы имели счастие цитировать двумя абзацами выше.

Правда, батальонный командир Бонапарт все-таки совершил в Тулоне некий немаловажный подвиг, о котором он, впрочем, почему-то предпочитает помалкивать, а вслед за ним и большинство историков. По взятии города «роялисты и освобожденные узники были загнаны на большую площадь Тулона, свидетельствует английский адмирал сэр Уильям Сидней-Смит, — одной огромной массой. Буонапарте, который тогда командовал артиллерией, приказал стрелять из пушек по людям, кося их как траву. Те, кто уцелел, бросились на землю, надеясь избежать страшной участи, когда будущий император Франции, воспользовавшись первым моментом гробовой тишины после грохота пушек, громко воскликнул: «Мщение Французской республики свершилось — встаньте и идите по домам». Несчастные едва успели подняться на этот призыв, как второй убийственный залп пушек швырнул их всех в небытие». После этого «умиротворения» Тулона, унесшего жизни от 200 (по версии Наполеона, отрицающего свое участие в данной акции) до 3000 (по версии его недоброжелателей) жизней[88], Бонапарт отправил в Париж письмо следующего гуманистического содержания: «Граждане Представители! С поля славы, ходя в крови изменников, возвещаю вам с радостью, что Франция отмщена. Ни возраст, ни пол не находили пощады. Те, которые были только ранены пушками Революции, умерщвлены мечом Вольности и штыком Равенства. Поклон и почтение. Брут Бонапарт, гражданин Санкюлот». Огюстен Робеспьер оценил этот подвиг 24-летнего «гражданина Санкюлота» по достоинству, и 22 декабря 1793 года Бонапарту присваивается чин бригадного генерала (утверждено Конвентом 6 февраля 1794 года).

Первое интермеццо: Свобода. Равенство. Братство

Если вкратце изложить историю Великой Французской революции, то вот каким будет точнейшее ее описание:

«Национальное собрание передало власть Законодательному собранию, а Законодательное собрание — Национальному Конвенту. Сначала у власти стояли жирондисты, казнившие врагов свободы, но когда они оказались недостаточно левыми — их сменили монтаньяры. Монтаньяры с Робеспьером, Дантоном и Маратом во главе, конечно, немедленно казнили жирондистов как врагов свободы. Когда все жирондисты были казнены, Робеспьер остановил свой рассеянный взор на Дантоне и подумал:

— А не казнить ли Дантона как врага свободы?

Когда он предложил это товарищам монтаньярам, те очень обрадовались и казнили товарища Дантона. Впрочем, вскоре после этого монтаньяры задали сами себе вопрос:

— А не отрубить ли голову товарищу Робеспьеру?

Сделали и это. У Робеспьера был товарищ монтаньяр Сен-Жюст. Отрубили голову и Сен-Жюсту. Таким образом, из всей компании один только Марат умер своей смертью. Он был убит в ванне Шарлоттой Корде…»[89].

На фоне такого обстояния дел подвиг Бонапарта не был чем-то выдающимся: в сравнении с «умиротворением» Вандеи[90] или устроенной Фуше и Колло д'Эрбуа резней в Лионе[91] тулонский фейерверк — не более чем обыкновенное будничное мероприятие революционного духа. Система таких мероприятий еще в те времена получила название террора. Собственно, системы-то никакой и не было. Просто 12 августа 1793 года Дантон — на свою, в буквальном смысле слова, голову — громовым голосом произнес в Конвенте речь, где была высказана довольно любопытная мысль: «Депутаты первичных собраний приходят к нам с целью положить начало террору против внутренних врагов. Удовлетворим их желание. Да не будет пощады ни одному изменнику!» 5 сентября того же года в том же самом Конвенте член Комитета общественного спасения Барер провозгласил: «Поставим террор на очередной порядок». Конвент с воодушевлением исполнил этот призыв.