Читать книгу "Robbie Williams. Откровение - Крис Хит"

Роб ничего не говорит, просто уходит в темноту спальни. Возвращается через пару секунд с двумя мятыми обертками шоколадок Dairy Milk.

«Ну что, лучше тебе?» — спрашивает он.

«Да», — с чувством отвечает Джон.

«Это случилось прошлой ночью, — объясняет Роб. — Ага. Я устроил себе вторничный сахарный пир — позволяю себе одно блюдо полнейшего гедонизма, в смысле шоколада. Но вторник случился вчера посреди ночи. Так тебе-то как это — не есть сахар?»

«Ну, это мое самое любимое в мире, — отвечает Джон. — Господи, да пирожок-ириска по рецепту моей бабушки — как без этого жить вообще? Но живу же».

«К тому же, — говорит Роб, — дорожка сужается, и вот тебе уже нельзя наркотики, алкоголь, потом и сахар…»

«Я об этом так думаю: нам лгали, — рассуждает Джон. — Песня вот у меня есть, „You And Him“, так вот она об индустрии сластей».

«Ну то есть ты погасил здесь огонь, а в другом месте вспыхнуло. Так что ж загорелось?» — спрашивает Роб.

«Да всегда секс, — отвечает Джон. — Верность партнеру моему. Потому что хочу трахать все, что движется».

«Да, конечно, — говорит Роб. — Я, кстати, тоже. Но и ты так не поступаешь — вот тут дорожка-то и сужается».

«Ага. Нахожу это… — Джон на секунду умолкает и уходит в сторону: — Кофе тоже надо исключить. Кофеин, мне кажется, мне на сердце влияет».

«Мне тоже…» — говорит Роб.

Они совсем не обсуждают темы для интервью журналу Attitude. Они о них вообще говорить не будут. Во время этого первого разговора они сидят и никаких нет знаков, что интервью собственно началось. Говорят и говорят, о вещах все более глубоких, и о все более странном, и все более честно и задушевно. Здесь присутствует также Мэттью Тодд из журнала Attitude; позже он наконец-то подтолкнет их к темам, которые его журнал интересуют, но пока он не встревает вообще. Наверное, вмешательство выглядело бы грубым, да и не нужно оно совершенно — какой журналист в здравом уме будет подталкивать к откровенному разговору, если именно такой происходит сейчас, добровольно и без усилий.

* * *

Поначалу они говорят по преимуществу о зависимостях, желаниях и партнерах, делятся трудностями, препятствиями и тем, как трудно было их преодолеть. Разговор наконец приходит к тому, чем именно сейчас занят Роб. Он объясняет, что выпуск альбома «может стать международным фестивалем позора, а я в этом отношении существо чувствительное».

«Так с тобой такое было, что ли?» — удивленно спрашивает Джон.

«Что именно — международный фестиваль позора?» — переспрашивает Роб и со смехом делится историей про песню «Rudebox». «Ну да. В 2006 году я выпустил песню, в которой рэп читал, и за это меня прям так люто все возненавидели, потому что пришла уже моя очередь получить пинок, а я дал такой повод. Песню высмеяли, меня высмеяли, и меня это прям раздавило. Да уж, точно раздавило. Но да, в любое время выпуск альбома может стать международным фестивалем позора. А я эмоционально не готов к работе, которую делаю: быть таким публичным и настолько популярным. Нет у меня способности защитить себя от слов и стыда. Больно мне от этого всего».

«Я думаю, что это благо, — возражает Джон, имея в виду не стыд, а сознание его. — Вот ты не задумывался ли над тем, сколько людей попадают в какой-то безумный лабиринт только из-за того, что не способны признаться себе в том, что такое вот их ранит? Люди ведь говорят: о, ну какое ему, нахер, дело, у него ж миллионы, его ж невозможно задеть. Люди не принимают все это всерьез. Не веришь? Люди ж такие, — говорит саркастичным голосом. — Ах ты бедняжка, это тебя ранит. Люди не осознают, что из-за всякого разного ты не перестал быть просто человеком из плоти и крови».

Роб кивает и говорит, что знает, конечно — он ведь до славы своей был точно таким же. Он понял, что внутри него глубоко сидят жестокие и равнодушные инстинкты, к которым он ныне питает отвращение, потому что в юности он сам делал другим то же самое, что сейчас делают ему.

«Ребенком я, — поясняет он, — ходил смотреть на местную футбольную команду. И вот так я, мы, компанией, издевались над нашими же футболистами… — он качает головой. — Это прям абьюз собачий был. Ужасный. Ничего хуже выкрикнуть ты и не сможешь вообще никогда. Потому что те спортсмены-игроки существуют только на том футбольном поле. Они существуют только там. Ну это как ты увидал школьного учителя, который у себя в садике кусты подстригает, сбой в матрице: чего это твой учитель кусты стрижет? Это же бессмыслица какая-то. Так же и с футболистами этими: ты не можешь себе представить, что после игры они идут домой…»

Джон кивает.

«Их ведь ставят в шкаф, вынув батарейки, а когда надо — достают».

* * *

Ближе к финалу Мэттью Тодд из журнала Attitude решается спросить у Роба «кое-что по гей-тематике».

«Окей», — говорит Роб.

«Было несколько противоречивых скандальных моментов, — начинает Мэттью и приводит несколько примеров. Первый: — когда, например, ты засудил газету, которая опубликовала воспоминания одного парня, который им сказал, что у тебя с ним был секс. И некоторых людей это разозлило».

В последнее воскресенье августа 2004 года заголовок на первой полосе газеты The People был таким: ТАЙНЫЙ ЛЮБОВНИК — ГЕЙ РОББИ. В статье в деталях рассказывалось о якобы разных гей-свиданках Роба в Манчестере, о том, насколько опытен он тогда был во всем этом, и авторитетно говорилось о его настоящей сущности: «Робби — гей, его близкие это знают, но на него давят, так что у него нет возможности каминаута. Это все очень печально, а давление на него начинает проявляться. То, что он неумеренно употребляет наркотики и алкоголь, свидетельствует о том, что он очень несчастен из-за того, что не может быть самим собою. Мне его очень жаль».

Статья вышла незадолго перед книгой «Чувствуй» (Feel) — в определенном смысле предшественницей этой книги — где он постарался рассказать все о своем представлении о сексуальности и рассказать всю правду, которая включала удивительно запутанные ситуации и абсолютно нулевое количество гомосексуальных свиданок. Роб очень успешно выиграл суд, но самого победителя осудило общественное мнение, которое в общем склонялось к тому, что если ты подаешь в суд на того, кто назвал тебя геем, значит ты считаешь, что быть «голубым» — это позор, то есть ты — гомофоб.

Конечно, то, что кто-то так думает про Роба, его разозлило. Он объясняет, какой для него была эта ситуация тогда, в 2004-м:

«Масс-медиа направили на меня прожектор, публиковали массу дутых сенсаций и откровенной лжи, и меня это сильно удручало. Так что я сконцентрировался на этой книге, в которой изложил все честно на сто процентов, надеюсь, потому что почти никто в моей сфере тогда так бы не смог. А для меня крайне важным было в то время высказаться на сто процентов честно перед народом. Очень важно мне было рассказать всем всю правду».

Затем начали появляться все эти истории.