Читать книгу "Игра в ложь - Рут Уэйр"

– Мог, но точно не стал этого делать. Кейт сунула ему двести фунтов – по-моему, неплохая плата за молчание. Притом дело не только в самой фразе – дело в интонации. Мэри говорила так, будто… – Снова умолкаю, стараюсь подобрать единственно подходящие слова. – Интонация была злорадная. Будто Мэри считала, что Кейт получает по заслугам. От Мэри разило ненавистью. А слова! Не просто «кровь», а «кровища», да еще дважды повторила! Не сомневаюсь: именно Мэри написала ту записку. И рисунки в конвертах тоже она нам отправила. Ну хотя бы потому, что больше никто наши адреса добыть не мог.

– Что же нам делать? – лепечет Фатима.

Тея пожимает плечами:

– Да что всегда. Молчать. Нельзя же заявить Марку, что его мамаша – шантажистка.

– Значит, пусть безнаказанной остается? Пусть теперь, когда Кейт больше нет, шантажирует нас?

– Продолжим нашу любимую игру, – мрачно говорит Тея. – Только на этот раз будем умней. Придумаем легенду и всем ее выдадим – полиции, родным, знакомым. Все должны поверить, что Амброуз покончил с собой – на минуточку, это его легенда и была. И Кейт хотела, чтобы все так думали. Жаль только, подтвердить особо нечем.

– Ну, не то чтобы нечем…

Достаю из кармана конверт, адресованный Кейт, – старый, истрепанный по краям, а теперь еще и покоробившийся от морской воды.

И все-таки записка читабельна. Чернила расплылись, но не смылись, и вполне можно разобрать напутствие Амброуза обожаемой дочери: «Живи, люби, будь счастлива. А главное, поступай так, чтобы случившееся не было напрасным».

Только теперь полное ощущение, что Амброуз обращается к каждой из нас.

Доезжаем до солтенского променада. Фатима расплачивается с таксистом, я вылезаю из машины, разминаю затекшие ноги, смотрю не в сторону полицейского участка, будто присевшего на корточки рядом с волнорезом, а на бухту, на море, что простирается до самого горизонта. Это море я видела из спальни Солтен-Хауса. С тех пор оно не изменилось. Оно все такое же – опасное, неумолимое, восхитительное. И эта мысль вселяет уверенность. Скольких оно повидало, для скольких стало последним приютом! Совсем скоро море долижет остатки пепла, растворит в себе прах мельницы, прах Кейт и Люка. Та же судьба ожидает и наши ошибки, и нашу ложь – они навеки сгинут в пучине.

Тея возникает рядом, смотрит на часы.

– Уже почти четыре. Ты готова, Айса?

Киваю, но с места не двигаюсь.

– Я тут думала, девочки…

– О чем? – спрашивает Фатима, выскочившая из такси.

Автомобиль отъезжает, и я продолжаю:

– Я думала… – Слово является непрошеным, я сама удивлена. Озвучиваю его: – Я думала о чувстве вины.

– О чувстве вины? – хмурится Фатима.

– Сегодня ночью до меня дошло. Семнадцать лет нам казалось, что мы виноваты в смерти Амброуза. Что он умер из-за рисунков. Понимаете? Если бы мы не околачивались на мельнице, он бы нас и не рисовал – со всеми вытекающими…

– А никто его не просил рисовать, – шепчет Фатима. – Никто его не просил!

Зато Тея, кажется, со мной согласна:

– Айса, я тебя понимаю. Логики в этом никакой, но я тоже чувствовала вину.

– Ну а теперь я думаю… – Опять трудности с подбором слов, ведь мысль еще даже не сформировалась в моей голове. – Я думаю, ни мы, ни рисунки тут ни при чем. Амброуз умер по другой причине. Мы не виноваты.

Тея кивает. А Фатима вдруг обнимает нас обеих.

– Нам нечего стыдиться, девочки. Никакой вины на нас нет и никогда не было.

Идем к полицейскому участку. Вдруг из узенького переулка, которыми пронизан Солтен, появляется знакомая массивная фигура. Она кутается в шаль, жидкую седую косицу треплет ветер.

Это Мэри Рен.

Увидев нас, Мэри останавливается, расплывается в крокодильей улыбке. Воображает, что у нее над нами власть. В следующую секунду Мэри ускоряет шаг. Она движется к нам.

Но мы, держась за руки, продолжаем путь. Мэри меняет траекторию, хочет пойти нам наперерез. Пальцы Фатимы крепче вцепляются в мою ладонь. Тея ускоряет шаг, рискует сломать каблуки на камнях мостовой.

Мэри осклабилась, демонстрируя желтые зубы, – вот-вот щелкнет смертоносными челюстями. Сердце в моей груди стучит неумолимо.

Но я смотрю Мэри прямо в глаза. Впервые после возвращения в Солтен я не чувствую за собой вины. И не чувствую страха. Потому что знаю правду.

И Мэри теряет уверенность. Она замедляет шаг, и мы трое проходим мимо, по-прежнему держась за руки. Ладонь Фатимы больше не дрожит, а Тея и вовсе улыбается. Внезапно сквозь тучи проглядывает солнце, золотит серое море.

Неразборчивое ругательство Мэри разбивается о наши выпрямленные спины.

Мы продолжаем путь.

И даже не думаем оглядываться.

Вот история, которую услышит от меня Фрейя, когда подрастет. Я расскажу ей о пожаре, возникшем из-за неисправной электропроводки, из-за разбившейся парафиновой лампы.

Расскажу о человеке, который спас мою девочку ценой собственной жизни. Расскажу о лучшей подруге, которая так сильно любила этого героя, что бросилась за ним в пылающий дом, понимая: спасения не будет.

Получится история об отваге, любви и самопожертвовании. История отца, покончившего с собой; история вечной скорби его детей.

Я объясню Фрейе, в чем посыл этой истории. Он – в надежде. Мы, выжившие, спасенные, просто обязаны продолжать путь, несмотря на ужас случившегося. Мы обязаны быть счастливыми, чтобы жертвенные поступки погибших за нас не оказались напрасными.

Эта история уже озвучена. Мы с Теей и Фатимой изложили ее сержанту Рену, и он нам поверил, потому что это была правда.

И в то же время – ложь.

Мы лгали почти двадцать лет. Но теперь наконец-то мы знаем, почему это делали. Наконец-то мы знаем правду.

Прошло две недели. Мы с Фрейей снова в поезде. Едем в Авимор. Дальше от Солтена просто нельзя уехать при условии, что не пересекаешь Северное море.

Под стук колес, уносящих нас на север, я думаю о лжи. Фрейя спит у меня на руках. Многолетняя ложь отравляла мое существование, мои отношения с хорошим человеком, любящим мужем и отцом. Я думаю о цене, заплаченной Кейт за эту ложь; о смертельной опасности, которой ложь подвергла Фрейю, – и я крепче стискиваю ее, и она пищит и сучит ножками.

Возможно, настало время закончить с ложью. Возможно, мы все должны открыть правду.

Но я не одна на свете – у меня есть Фрейя. И я понимаю со всей отчетливостью: Фрейя не должна повторить мой путь. Не допущу, чтобы она снова и снова прокручивала в уме легенду, проверяла, нет ли нестыковок, слабых мест; пыталась припомнить, что говорила в последний раз; гадала, не раскололись ли соучастники.