Читать книгу "Расследование отца Брауна (сборник) - Гилберт Кийт Честертон"

— Какая жалость! — воскликнул Фламбо. — Она уплывает.

— Когда ваш друг рассказал вам семейную легенду? — спросил отец Браун.

Девушка тем временем, взявшись за весла, быстро гребла прочь, даже не оборачиваясь на яхту, которую Фэншо подводил к берегу.

— Много лет назад, — ответил молодой корнуоллец. — Он давно не выходит в море, хотя по-прежнему туда рвется. Если не ошибаюсь, какой-то семейный уговор или что-то в этом роде. Что ж, вот и пристань. Давайте сойдем на берег и познакомимся со стариком.

Они вслед за ним ступили на остров под темной башней. Почувствовав под ногами твердую почву, отец Браун заметно прибавил прыти. Что-то заинтересовало его на другом берегу, и он пристально вглядывался несколько секунд, когда они подошли к аллее. По обеим сторонам дороги тянулась изгородь из тонких серых жердин — такими часто обносят сады и парки. Над изгородью черными и лиловыми плюмажами колыхались верхушки деревьев, словно под дыханием великана. Башня, оставшаяся позади, теперь казалась еще более чудно́й: обычно на входе в поместье их бывает две, и взгляду недоставало симметрии. В остальном аллея была как в любой усадьбе. Дом пока скрывался за поворотом, отчего парк выглядел непомерно большим — больше, чем мог бы поместиться на острове. Может быть, от усталости отцу Брауну лезли в голову глупые мысли: ему мнилось, что парк растет, как в кошмарах. Так или иначе, в прогулке не было ничего странного, помимо ее мистической монотонности, пока Фэншо не остановился и не указал на что-то, торчавшее из серой изгороди. То, что на первый взгляд выглядело рогом неведомого животного, при ближайшем рассмотрении оказалось чуть изогнутым клинком. Сталь тускло поблескивала в полутьме.

Фламбо, который, как все французы, успел побывать на войне, нагнулся и с изумлением произнес:

— Это сабля! Я видел такие, изогнутые и тяжелые, короче кавалерийских. Они бывают у артиллеристов и…

Пока Фламбо говорил, лезвие исчезло за оградой и тут же, возникнув вновь, одним махом разрубило изгородь до земли. Через мгновение сталь блеснула несколькими футами дальше. И вновь с первого раза клинок вошел в ограду до середины, подергался, пока кто-то по другую сторону с бранью вытаскивал его из щели, и вторым ударом довершил начатое. Затем мощный удар обрушил целый квадрат связанных жердей на дорожку, открыв проход в темную рощу.

Фэншо поглядел в дыру и вскрикнул от изумления:

— Мой дорогой адмирал! Вы… вы всегда прорубаете себе новые ворота, когда собираетесь на прогулку?

Голос в темноте снова чертыхнулся, затем раздался хохот:

— Нет, но давно пора было срубить эту изгородь. В ее тени ничто не растет, а кроме меня, этим заняться некому. Впрочем, я повалю еще кусок напротив парадной двери и сразу приглашу вас в дом.

Сказано — сделано: в два удара сабля рассекла изгородь еще в одном месте, так что получился пролом шириной футов четырнадцать. И оттуда на вечерний свет выступил джентльмен, держа саблю с застрявшим на клинке обрубком жердины.

Он в точности отвечал рассказу Фэншо о старом адмирале-пирате, хотя каждая примета рассыпалась на случайные совпадения. Например, на нем была большая шляпа, однако поля, загнутые спереди вверх и опущенные по бокам, придавали ей сходство с треуголкой Нельсона. Темно-синий пиджак, вполне обычный сам по себе, в сочетании с белыми льняными штанами выглядел морской формой, а привычка ходить вразвалку, естественная для столь высокого и рыхлого человека, отчасти намекала на поступь морского волка. Сабля формой повторяла абордажную, хоть и была вдвое длиннее. Шляпа подчеркивала мужественность орлиного профиля, тем более что лицо, гладко выбритое, было полностью лишено бровей, словно утратило их в буйстве стихий. Выпуклые глаза смотрели пронзительно и зорко. Кожа цветом напоминала апельсин-королек: тот же тропически-багровый оттенок с легкой желтизной, но не болезненной, а наводящей на мысль о золотых яблоках Гесперид. Отец Браун впервые видел человека, в котором так ярко соединилась вся романтика полуденных стран.

Представив друзей хозяину, Фэншо вновь принялся поддразнивать его срубленной изгородью и шквалом ругательств, которым сопровождалась атака. Адмирал поначалу уверял, что всего лишь хотел дать растениям больше солнца, потом громко рассмеялся и с шутливой досадой воскликнул:

— Ну да, я малость отвел душу. Представьте, что мечтаете о новых Каннибальских островах, а должны ковыряться в земле посреди тихой речушки — разве у вас не чесались бы руки покрошить все в щепки? Как вспомню, что прорубил полуторамильную тропу в отравленных джунглях саблей вдвое тупее этой, а теперь сижу здесь из-за какого-то клятого условия, записанного в семейной Библии, хочется…

Он вновь взмахнул клинком и на сей раз одним ударом рассек изгородь сверху донизу, но тут же в ярости отбросил саблю на несколько ярдов прочь.

— А теперь идем в дом, и прошу к столу.

Полукруглый газон перед домом украшали три клумбы: одна с красными тюльпанами, вторая — с желтыми и третья с какими-то неизвестными, восковыми на вид цветами, которые гости сочли заморскими. Угрюмый косматый садовник сматывал тяжелый шланг. Полосы догорающего заката, словно повисшие на углах дома, бросали на землю отсветы цвета далеких клумб. Со стороны дома, обращенной к реке, была установлена бронзовая тренога с бронзовой же подзорной трубой. У самого крыльца стоял зеленый садовый стол, будто кто-то только что пил здесь чай. Вход охраняли два каменных тихоокеанских божка с дырками вместо глаз; резьба на дубовой притолоке выглядела не менее дикарской.

Как только гости подошли к дому, маленький священник запрыгнул на зеленый стол и, поблескивая очками, принялся изучать диковинные резные знаки. Адмирал Пендрагон взглянул на него в глубоком изумлении, но, по всей видимости, не рассердился на выходку гостя, а вот у Фэншо она вызвала невольный смех: отец Браун на столе больше всего напоминал циркового лилипута. Однако патер не замечал ни смеха, ни изумления. Он разглядывал три полустертых от времени символа, в которых, надо думать, обнаружил какой-то смысл. Первый напоминал силуэт башни в короне из струящихся лент. Второй был понятнее: елизаветинский парусник на декоративных волнах, рассеченный посередине странным зигзагом; может быть, это был изъян древесины, а может, резчик условно изобразил пробоину. Третий знак представлял собой половину человеческой фигуры, обрезанную снизу волнистой линией; лицо не сохранилось, но поднятые руки были видны отчетливо.

— Что ж, — пробормотал отец Браун, моргая, — тут вся легенда об испанце. Вот он стоит в море, воздев руки, а вот оба его проклятия: разбитый корабль и пожар в башне Пендрагонов.

Адмирал снисходительно покачал головой:

— С тем же успехом это может быть что-нибудь совершенно иное. Разве вы не знаете, что половина человека, как половина льва или половина оленя — известный геральдический символ? Допустим, линия поперек корабля — вертикальное деление щита. Если не ошибаюсь, его зовут зазубренным. Третий знак станет более гербовым, если предположить, что башню венчают лавры, а не языки пламени. Кто скажет, что это не они?