Читать книгу "Мистик-ривер - Деннис Лихэйн"

Он больше не чувствовал себя храбрым. Не чувствовал сильным. Ясность сознания, которая еще два часа назад казалась незыблемой и вечной, как отметина шрама, теперь покинула тело и, выкатившись из комнаты, понеслась дальше по дороге, чтобы на ее месте поселился ужас, который был страшнее всех чувств, когда-либо им испытанных. Он был совершенно уверен, что скоро умрет, и умрет нехорошей смертью. Может быть, его хватит удар прямо здесь, на этом стуле, и он грохнется об пол и проломит себе затылок, а тело его будет биться в конвульсиях, из глаз станет сочиться кровь, а язык западет так глубоко, что никто не сможет его вытащить. А может быть, откажет сердце — вот оно как колотится и бьется, как крыса в капкане. Может быть, как только они выпустят его отсюда — если когда-нибудь выпустят, — он выйдет на улицу, услышит прямо возле уха гудок и распластается, лежа на спине, а толстые автобусные шины, проехав по нему и отпечатавшись у него на щеках, покатят дальше.

Где Селеста? Знает ли она хотя бы, что его забрали и держат здесь? Беспокоится ли она? И как там Майкл? Скучает ли по отцу? Самое тяжкое в смерти то, что и Селеста, и Майкл будут продолжать жить. О, конечно, им будет больно, но очень недолго, они это переживут и начнут жизнь заново, как это в обычае у людей. Это только в кино люди так тоскуют по мертвым, что жизнь их замирает, они сломлены. В действительности же смерть — дело житейское, преходящее для всех, кроме того, кого она настигла.

Дейв иногда думал, что, может быть, мертвые смотрят сверху на тех, кого оставили в этой жизни, и плачут, видя, как легко милые их сердцу близкие обходятся без них. Вот как сынишка Большого Стэнли — Юджин… Где-то он там, плавает в эфире со своей лысой головкой, в больничной рубашечке? Смотрит ли, как папа его гогочет в баре, думает ли: «Эй, папа, а как же я? Ты помнишь меня? Ведь я был!»

У Майкла будет новый папа, и, возможно, он станет учиться в колледже и будет рассказывать там какой-нибудь девушке об отце, который учил его играть в бейсбол и которого он почти не помнит. Ведь это было давно. Так давно это было.

А Селеста еще очень и очень привлекательна и, конечно, найдет себе другого мужа. Придется. Такое одиночество, объяснит она подругам. Тоска заела. А он очень приятный. И с Майклом ладит. И подруги ее в два счета предадут память о Дейве. Они скажут: «Вот и хорошо, милая. И для здоровья полезно. Прыгай-ка опять в седло — и в путь! Жизнь продолжается!»

А Дейв будет где-то наверху, там, где Юджин, и вместе с ним станет глядеть оттуда вниз и окликать любимых голосом, который живым не дано услышать.

Господи. Дейву хотелось забиться в угол, обхватить себя руками. Он чувствовал, как распадается на куски. И понимал, что если копы сейчас вернутся, он тут же сломается. Тут же скажет все, что они хотят от него услышать, в обмен на толику теплого сочувствия и еще одну банку «Спрайта».

А потом дверь комнаты для допросов, где оставался Дейв наедине со своим ужасом, своей жаждой теплого сочувствия, распахнулась, и появившийся полицейский был в полной форме, молод, крепок, а глаза его были типичными глазами полицейского — взгляд безразличный и в то же время повелительный.

— Мистер Бойл, попрошу вас пройти со мной.

Дейв поднялся и пошел к двери, руки его слегка дрожали от алкоголя, еще не полностью покинувшего тело.

— Куда это? — спросил он.

— Вы будете выстроены в одну линейку с другими, мистер Бойл. На вас посмотрят.

* * *

На Томми Молданадо были джинсы и зеленая, забрызганная краской футболка. Следы краски были и на его курчавых волосах, и на задубелых рабочих ботинках, и даже на оправе толстых очков.

Очки эти насторожили Шона. Свидетель, являющийся в суд в очках, с тем же успехом может нацепить на грудь мишень для выстрелов защиты. И, уж конечно, присяжных. Ведь все теперь ученые — насмотрелись полицейских сериалов, и каждый очкарик за барьером свидетельской кафедры воспринимается с не меньшим подозрением, чем наркоторговец, чернокожий без галстука или пройдоха рецидивист, еще до суда вступивший в сговор с прокурором.

Молданадо прижался носом к смотровому стеклу, глядя на пятерых мужчин, выстроенных для обозрения в линейку.

— Так мне ничего не разглядеть. Нельзя ли им податься немного влево?

Уайти щелкнул выключателем на пульте перед собой и сказал в микрофон:

— Всем испытуемым повернуться влево.

Пятеро мужчин повиновались.

Молданадо оперся ладонями о стекло и прищурил глаза.

— Второй. Это мог быть он. Может он выступить вперед?

— Второй номер? — переспросил Шон.

Молданадо оглянулся на него и кивнул.

Вторым номером в линейке был наркоделец Скотт Пейснер, обычно работавший в графстве Норфолк.

— Второй номер, — со вздохом распорядился Уайти, — два шага вперед.

Скотт Пейснер был мал ростом, бородат и толстоват; на лбу его были залысины — видимо, облысение шло быстро. На Дейва Бойла он смахивал не больше, чем Уайти. Второй повернулся анфас, подошел к стеклу, и Молданадо сказал:

— Да, да. Вот этого парня я видел!

— Вы уверены?

— На девяносто пять процентов, — сказал Молданадо. — Знаете, было темно, а парковочная площадка не освещена. А потом, ведь я был под мухой. Но все равно я почти уверен, что это он.

— В показаниях бороду вы не упомянули, — заметил Шон.

— Нет, но вот теперь я думаю… да, борода была… может быть.

— А кто-нибудь еще в линейке не похож на того парня? — спросил Уайти.

— Да вовсе нет, — сказал Молданадо. — Даже близко ничего похожего. А кто они — тоже полицейские?

Уайти склонился к пульту и шепнул:

— Черт меня дернул затевать все это!

Молданадо перевел взгляд на Шона:

— Что? Что?

Шон пропустил его в дверь.

— Спасибо, что пришли, мистер Молданадо. Мы свяжемся с вами.

— Но я все сделал как надо? Я помог?

— Конечно, — сказал Уайти. — Вам будет выдан почетный значок.

Шон улыбнулся Молданадо, кивнул и захлопнул за ним дверь, едва тот ступил за порог.

— Свидетеля нет, — сказал Шон.

— Да уж.

— Свидетельство о машине судом принято не будет.

— Мне это известно.

Шон смотрел, как Дейв рукой прикрывает глаза от солнца и щурится. Выглядел он так, словно не спал месяц.

— Хватит, сержант.

Отвернувшись от своего микрофона, Уайти поглядел на него. Он тоже теперь выглядел утомленным, белки глаз его были красны.

— К черту, — сказал он. — Отпустите его на все четыре стороны.

24

Племя отверженных

Селеста сидела у окна в кафетерии «Нейт и Нэнси» на Бакинхем-авеню напротив дома Джимми Маркуса и увидела, как Джимми и Вэл, оставив машину в полуквартале дальше по улице, направились к дому.