Читать книгу "Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика - Петр Андреев"

Опять все начал с нуля. Строить хату не решился. Кругом все разбито. Поля заросли бурьяном. Ни машин, ни лошадей нет. Основная рабочая сила – женщины. Мужиков пришло с войны единицы. Вот женщины впрягались в плуг и пахали землю. В лучшем случае впрягали в плуг корову. Урожаи низкие. Все, что выращивали, сдавали государству. В колхозах по трудодням ничего не давали. Пенсий старикам и пособий на детей не платили, да и понятий таких не было. Жили только со своих огородов – 20 соток. Да еще и налоги с этих соток платили. А у меня при обмерах огородов нашли две лишние сотки, то есть не 20, а 22. Так вот, посмотрите, отобрали эти две сотки, и они уже десятки лет зарастают бурьяном, но ни пахать, ни косить на них не дают – земля колхозная. Жаль, конечно, что пустует земля. Сколько бы за это время с нее было собрано картошки, да и налог бы государство получило.

Да, старик крякнул, это мелочь. Такой пустующей, зарастающей лозой земли – земли, которая кормила деревню и город, в нашей округе теперь больше половины. Да что там половины. Целые деревни исчезли вместе со своими пашнями и сенокосами. Поля заросли лозняком и заболотились, туда даже дорог теперь нет. Да что там исчезнувшие деревни. Посмотрите на наши оставшиеся пока еще две деревни. Домов осталось меньше половины. Расстояние между деревнями меньше километра, а не только проехать, но и пройти минимум полгода в году нельзя. А ведь здесь еще Екатериной Великой был построен большак. А затем, в 1920–1930 годы, построили шоссе. Мужики всей округи каждую зиму выполняли гужповинность и за 10–20 километров на санях, бесплатно, возили песок и гравий на строительство этой дороги. Где она теперь? Теперь по ней только танк может пройти, и то не везде.

Старик задумался. Показалось, что он задремал, но через мгновение тряхнул головой и, как бы извиняясь, сказал:

– Да что я о дорогах. Как будто нам эти дороги нужны. Машин у нас нет, да и лошадей тоже, а сапоги резиновые дети из города привозят. Да и грех жаловаться. Мы теперь живем так, как раньше и не мечтали. Картошка своя. Свекла, капуста и другие овощи со своего огорода. Кто еще не спился – держит корову. У каждого есть возможность выкормить поросенка. Держим кур. Налоги не платим. И еще государство пенсию платит. Вот мы с женой ежемесячно получаем по 20 рублей пенсии. Это нам на хлеб. А что было тогда? Страшно вспоминать.

До Витебска доехал по железной дороге. От Витебска до Велижа никакого транспорта нет. Пошел на пристань. Пароходы не ходят. Уже собрался было шагать со своим сундучком 80 километров пешком, как подвернулся добрый человек и посоветовал пройти на грузовой причал, там собираются отправлять в Велиж грузовую баржу. Договорился со шкипером, и он меня, конечно не бесплатно, спрятал в своей будке. Без приключений приплыли в Велиж. Дальше транспорта нет. До своей деревни идти километров 16–18. Решил идти в деревню Лобок. Это всего три километра от Велижа. Там у меня жили родственники. Думаю, переночую (время клонилось к вечеру), а утром пойду в свою родную деревню Корь. Тороплюсь, как бы ночь не захватила в дороге. И что бы спросить у кого-нибудь, существует ли теперь эта деревня. Так нет, не хватило ума. Взвалил на плечо сундучок. Переправился на пароме на правый берег Двины (от моста осталось только несколько свай, торчащих из воды) и зашагал быстрым шагом на запад. Домой. Тогда я еще был молодой. Вы когда-нибудь замечали, как бежит лошадь, когда возвращается домой? Тут кнут не нужен. Так и я.

Вышел за бывший лесозавод, что был на окраине города, и остановился. Справа от дороги бывшая когда-то пашня, а теперь поле, поросшее бурьяном, все усеяно человеческими скелетами. Опустил свой сундучок на землю, перекрестился и пошел дальше. Солнце опустилось за горизонт. Перебрался кое-как через речку (мост разрушен), поднялся на бугорок, где стояла деревня, а ее-то и нет.

Переночевал в бурьяне, на месте дядиного дома, а на рассвете продолжил путь. Прошел деревню Красное. Когда-то была большая красивая деревня, протянувшаяся главной улицей вдоль берега Западной Двины. Думал там попросить у добрых людей чего-нибудь поесть, но увидев, что на месте исчезнувших домов в деревне строят, и то редко, только малюсенькие хибарки, так и не решился.

Прошел деревню Красное. Повернул на 90 градусов направо. Решил зайти в Верхнее Ольгово. Рассчитывал, что деревня находилась не на линии фронта, могла сохраниться, кроме того, в Ольгово тоже были родственники, и была надежда передохнуть и поесть. Вышел в поле, и так свело желудок, что нет сил ноги переставлять, а тут еще и сундучок нести надо. И бросить жалко, ведь в нем было все мое нажитое к сорокашестилетнему возрасту имущество. Снял ремень, привязал за ручку сундучка и решил тащить его волоком. С остановками на отдых до деревни, а до нее было не менее трех километров, я все-таки дошел. А пока шел и сидел на своем багаже, вспоминал, чем кормили в наших довоенных, немецких и опять наших послевоенных лагерях, а также сколько времени прошло после последнего обеда – двух картошек в «мундире», выделенных мне шкипером баржи в Витебске. Оказалось, двое суток.

К счастью, деревня Верхнее Ольгово, как я и предполагал, во время войны почти не пострадала. Нашлись и родственники покойницы жены. Покормили чем бог послал. Отдохнул. Сходил в родную деревню. Нашел временное пристанище у одинокой старушки. Деревня Корь находилась (я говорю «находилась», потому что ее теперь нет, даже и полей нет) в лесу, в стороне от дорог, поэтому и сохранилась. Да и деревня была – всего тридцать дворов. Председатель колхоза, старичок, обрадовался: появился в деревне мужик. За багажом я после сходил, а сейчас надо было заработать или одолжить денег, чтобы привезти домой детей.

Люди жили бедно. Денег ни у кого не было. Питались картошкой да хлебом из картофельной кожуры, липового листа и самой малости ржаной муки. Работал сутками. Днем в колхозе, а рабочий день в колхозе был 12 часов, а затем в леспромхозе или у частников-колхозников. Накопил немного денег. Привез детей. Но им надо было где-то жить. Появились желающие приютить. Одиноких женщин, вдов погибших солдат было много. Выбор был большой.

Решил осчастливить вдову не вернувшегося с войны солдата в соседней деревне. У нее был сын, одногодок моего Вани. И недостроенный дом на две комнаты. Ребята подрастали. Старшая дочь скоро вышла замуж в соседнюю деревню, младшая уехала в Ленинград. Мальчишки окончили школу и поступили в ПТУ в Ленинграде. Затем ушли в армию. После армии остались работать в Ленинграде. А у нас на старости лет еще дочь родилась. Выросла и тоже уехала в Ленинград.

Остались мы вдвоем. Работаем. Я давно на пенсии, но работаю на двух работах, в совхозе (у нас теперь совхоз) и в леспромхозе. Работаю дома. Зимой заготавливаю материал для саней, дуг, граблей, кос и других сельскохозяйственных орудий, гну полозья саней и дуги, делаю сани, грабли и все, что заказывают совхоз и леспромхоз. Платят копейки, но я еще получаю пенсию. Живем с огорода, а деньгами, да и продуктами помогаем детям. Нам, двоим старикам, очень мало надо. Жизнь нас не баловала. Мы не привыкли к разносолам, да и одеваться никогда хорошо не одевались. Утром хозяйка печь топит, поставит горшок супа картофельного с куском сала, вот нам и хватает на весь день. Да еще по кружке молока. Второе мы не готовим, русская печь для этого не приспособлена. Да нам и так хватает. Нас в лагерях свинячьим пойлом кормили, да и работа какая была – и то жили. А сейчас жизнь наступила хорошая. Еды сколько хочешь, одеть есть что. Нам-то что надо? Резиновые сапоги, без них у нас не пройдешь, да фуфайка. Жизнь теперь хорошая. Только жить осталось мало.