Читать книгу "Великая смута - Николай Плахотный"

Очень мне польстило ваше предложение: описывать в картинках и деталях хуторскую жизнь. Заманчиво, хотя и хлопотно. Но сперва надо подобрать подходящий псевдоним. Чтоб земляки не догадались, кто это по ним строчит из-за угла. Рак В. В.

Письмо третье

Отвечаю на прямопоставленный вопрос: за что люблю степь?

Вся жизнь моя прошла на хуторе. Когда в 41-м отец по мобилизации ушел на фронт, около матушки нас осталось трое.

Из-за малолетства начало ВОВ не помню. Но рано узнал, что до нашей степной глубинки война не докатилась. Грохотала поблизости. Я кожей чувствовал огонь и смертельное дыхание сталинградского «котла». Еще б чуть-чуть и немцы заняли б хутор Крутой. Но наши выиграли битву на Волге и погнали фашистскую сволочь в ту сторону, откуда она явилась.

Знаю также, что наш батя принимал горячее участие в этом историческом сражении. По рассказам, был он рядовым, как специальность пришлось поменять по независящей от солдата причине.

Короче, вышла кутерьма. Неудачи на Кавказском фронте Сталин объяснил тем, что высшие генералы недооценили роль кавалерии. Особенно в лесистых районах. Наши конные отряды могли бы дезорганизовать управление и снабжение немецких войск.

Директиву Верховного Главнокомандующего оперативно исполнил любимый маршал Буденный. Войскам был дан приказ: откомандировать мастаков по конному делу в специальные подразделения. Папка наш был колхозным коновалом, охотно пересел на коня. Их кавалерийский эскадрон передислоцировали в район Харькова, где вскоре начались кровопролитные бои. С одной и с другой стороны пропали сотни тысяч. С зимы сорок третьего года от нашего бати перестали приходить драгоценные треугольники. Сгорел в огне войны папаня. Нам неизвестна и могилка.

Однажды матушка сквозь слезы сказала: «Ну теперь, Валя, ты у нас остался за хозяина». Мне в тот час исполнилось ровно восемь годков. За малый рост и сверстники и взрослые называли меня «мужичок с ноготок», чем я втайне гордился. Потому-то как должное принял вскорости ответственное поручение правления колхоза пасти овец.

К обязанностям своим относился вполне ответственно. Тогда-то я и узнал, что овечий пастух правильно называется чабан. А его главный инструмент не кнут, а ярлыга: клюка с закрученной рукояткою. В степь я уходил с первыми лучами солнца. В течение дня много-много раз подымал голову вверх, мысленно торопил солнышко к закату. Дома время оставалось лишь на то, чтобы перекусить, да на боковую. А утречком снова в степь. И так до глубокой осени.

В холода сиднем сидел в хате, приглядывал за малыми. И скоро понял, что караулить малышей куда трудней, чем пасти овечек.

Да, надо сказать, пестун я был плоховатый. В хате же были одни только голые стены — ни игрушек, ни радио. Только часы-ходики. А рядом с печкой, под потолком был устроен настил дощатый, проще говоря, нары, где мы обретались день и ночь. Выйти наружу не было возможности, не во что было обуться. Когда мама на какой-то часок в полдень приходила с фермы, я брал ее валенки, надевал просторный бушлат и выбегал на улицу порезвиться.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Моя тетка, мамина сестра обезножила, беднягу разбил паралич. Ну и мне по наследству достались ее валяные сапоги на резиновом ходу. Удача великая! Тем более было кстати, что накануне в сарае, под стрехой случайно обнаружил отцов подарок. Перед войной, по случаю купил он в раймаге заводские лыжи, правда, великоватые. Но я быстро освоил лыжный ход, обходился даже без палок. И по ровному, и по горкам носился как ласточка, на зависть другим пацанам.

Но радость обычно не бывает долгой. Как назло вмешалась непогода, явилась оттепель. Снега в ту зиму больше не было. Зато мне хватило времени, чтобы привести в норму чабанское снаряжение. Была и крупная удача. В посадках обнаружил подходящий ясень, у которого оказалось закрученное корневище. Дерево я обработал по всем правилам, выстругав замечательную ярлыгу. Она служила мне лет десять. До сих пор висит в сарае как ценный экспонат.

По мере взросления все больше и больше проникался я любовью и уважением к окружающему миру, к природе. Летом с нетерпением мечтал о зиме, а всю зиму жил в предвкушении красного лета. Были в степи и любимые места. Например, дальняя яруга, которую мы с овечками излазили вдоль и поперек в поисках подходящего корма и водицы. Любил навещать одинокую вербу-вековуху, что стояла особняком у ручья в дальней пустоши. Это дерево, между прочим, помогало в работе. Под его кроной мы с овечками прятались в нестерпимый зной, хоронились от дождя и грозы.

Осторожно, но без боязни вникал я в степной мир. И вскоре заимел верных друзей. Приручил хомяка. Подружился с сусликом и очень робким тушканчиком. Когда я приходил к его норе, он как настоящий хозяин встречал меня у входа в свое жилище, разведя лапки в стороны и смешно склонив голову набок.

И с лисятами дружбу заимел. Зверушки всякий раз выбегали мне навстречу с радостным лаем. Я делился с малышами своим скудным завтраком и обедом. Играл с ними. Научился по-лисьи лаять. Мать их обычно сидела в сторонке, зорко наблюдала за тем, как мы дурачимся, резвимся.

Пригнав отару к пруду, я сразу же шел к старой ветле. И тут меня тоже ждали. Первые, конечно, лягушки. Это очень любопытные создания. Многие, наверно, обращали внимание: когда шагаешь берегом реки или пруда, чувствуешь на себе чьи-то взгляды. Говорят, будто это проделки водяного. Дудки! Это лягушки во все глаза следят за нами, вернее, за движущимся объектом. И все это от своего сильного, прямо-таки жгучего любопытства. Значит, не зря существует байка о лягушке-путешественнице.

Развлечений для мальца в степи предостаточно. Лета не хватало. Вот только голод мучил. Опять же и обувки надлежащей не было. Но и в мыслях не было сменить пастушество на другое занятие. А главное — все равно с приятцей вспоминается то давно минувшее трудное время. Вот и пойми человека! Все ему не так, никто не угодит. Капризы у нас веером.

Жизнь деревенская и после войны была скудной. От войны колхозы долго не могли очухаться. Вдобавок крестьян обложили повышенными планами, а также налогами. Зато на трудодни выдавали натуроплату, то есть платили продуктами. Многие отвозили их на рынок или же сдавали в ближайшее сельпо в обмен на вещи или товары фабричного производства.

Теперь колхозников, можно сказать, сравняли с горожанами: выдают настоящую зарплату. Многие имеют к ней и домашний приварок — от собственной скотины, птицы, огородины. Появилась, значит, возможность накапливать деньгу. Но ведь правильно распоряжаться деньгами тоже ум требуется. Некоторые бездумно пускают ассигнации на ветер или же употребляют себе же назло. На водку уходит половина собственного бюджета, а то и больше. Вокруг стало много куражу, хвастовства.

Есть и скопидомы, падкие на деньгу. Их страсть — накопительство. Дрожа от нетерпения, складывают рубль к рублю «до кучи», потом несутся, как угорелые в сберкассу. Сами же чуть ли не в проголодь живут.

Моя мечта: совершить кругосветное путешествие. После чего вернуться на хутор и жить тут до последнего дня.