Читать книгу "Ресторан "Березка" - Евгений Попов"

Но все это было вечером, а утром того же исторического 14 ноября, на четвертый день после случившегося исторического скорбного события, я отправился блуждать по Москве, нюхать воздух жизни и смерти, задавать вопросы, не отвечая на них, глядеть широко раскрытыми глазами.

И тут же оказался в пивной близ Киевского вокзала, где пиво стоит 50 копеек кружка, что несколько дороговато для меня, зарабатывающего чуть более ста рублей в месяц. И для моего приятеля дороговато, для известнейшего в Москве К., бывшего философа, с которым мы пили пиво и, конечно же, обсуждали быстротекущий момент.

– Ну, К., – сказал я, – ты, как говорит про себя известный тебе лысый лауреат, товарищ новеллист Пластронов, «политик, и немалого ранга». Ответь, что думаешь. Ведь ты в годы своей официальной деятельности на посту философа знавал немало умных людей, которые и по сей час, поди, выполняют черную, но благородную работу по оформлению начальственных мыслей и установок.

– Нет, – ни секунды не медля ответил К., сдувая пену с кружки. – Нет у меня никаких оснований для каких-либо рекомендаций, и я говорю просто, на всякий случай, что мне смешно от аэропортовского либертэ, которое вчера в пьяном виде кричало и восхваляло, утверждая. То есть я согласен признать все услышанное мною с поправкой от 20 до 80%, но дело в том, что субъективность не могла и не может превалировать в объективном мире, и посему вот мой прогноз: сухость, деловитость, дисциплина, пресечение роскошеств и в связи с этим отступление на задний план болтовни при значительной все же доле ее участия. «Порядок», – напишем мы на наших скрижалях, вследствие чего большее значение и соответствующий вес в обществе приобретут теоретики идей, экономисты, социологи, технократы. Курс будет на реальность, на медленное, плавное вхождение в реализм со всеми вытекающими из этого и втекающими в это последствиями...

– Так ведь у тебя очень оптимистический получается прогноз! Зачем же ты первоначально меня напугал?! – вскричал я.

– Да, у меня такой прогноз. Не знаю, оптимистический или просто реальный, но я прогнозирую именно это, – скупо, как солдат, улыбнулся К. и добавил: – Потому что я – верующий. Я верю в Бога и диалектику. Я говорю тебе – событие эпохальное, кто спорит, и мы с тобой все понимаем, мы с верой и надеждой глядим в будущее, но лучшее все-таки не высовываться, ибо так будет лучше. Помнишь, как писал в «Доме на набережной» покойный Ю.В.Трифонов – не высовываться...

Спор принимал интересное направление. Мы допили пиво и закурили. В пивной было много народу, и весь народ говорил об одном и том же: а пьяных не было. Мы вышли на улицу и расстались на зябком ветру, весьма довольные друг другом. К. поехал хлопотать по своим обыденным бытовым делам, о которых никто ничего не знает, и злые языки утверждают, что он просто-напросто где-то пьянствует вглухую, а я направился пешком через Бородинский мост и вскоре уже стоял у парадного подъезда того кооперативного дома, где жил мой литературный брат Е.

13 декабря 1982 года

Мысль: глупо, Ферфичкин, когда идеология делает ставку на литературу, принимая ее всерьез. Ведь литература – хрупкая, нежная, она, не выдержав перегрузки, ломается, чахнет, но потом все равно прорастает, злобно укрепившись страшными рубцами и колючками, отчего становится опасной, дерзкой и ядовитой. Зачем дурная традиция такая? Пущай себе скоморох дует в свою дурацкую дуду. Поймите, он опасен лишь тогда, когда вы на него обратили внимание, сочтя его реальной силой. А он – воплощенная слабость. То есть не исключено, что за ним пойдут в хороводе, соблазненные его нескромным пением, но теоретически это столь маловозможно, практически так редко, что совершенно нецелесообразно обращать на этих блаженных столь большое внимание, тратя кучу нервов, денег, людских ресурсов и добиваясь при этом совершенно обратных результатов. Нецелесообразно, невыгодно и нехорошо. Экономика должна быть экономной, как говаривал тот, кто был.

22 декабря 1982 года

Вот, пожалуйста – я не то чтобы в отчаяние прихожу, отчаяния нет, потому что жизнь идет и уходит с того места, где была, а просто – настолько не поспеваю за быстротекущей жизнью, что даже становится отчасти весело. Я понимаю, Ферфичкин, что страшно надоел тебе своими малограмотными арифметическими выкладками, но сегодня уже 22 декабря, самый короткий день в году, а я в своих попытках описания реальности никак не могу перевалить рубеж другого дня, исторического, который был месяц с лишним назад, отчего на душе тревожно, смутно и боязно. И так у меня всегда: то вперед времени забегу, то отстану, а вровень – ну никак не удается, хоть тресни, и нет у меня от этого покоя на душе, нет величия позы, хладнокровия, ничего у меня нет...

Сам себя перебиваю, как пес, которому хулиганы прицепили к хвосту жестянку. Описывал день 14 ноября, хотел рассказать, как, выпив пива, шел через Бородинский мост, расцвеченный траурными флагами, но тут же вплел неправильную, смутную мысль об идеологии и ее взаимоотношениях с литературой, затем снова принялся кудахтать, что мало пишу. Да что же это такое?!

Нет! Хватит! Время «лип», время растерянности, безынициативности прошло! Сейчас должна быть все увеличивающаяся собранность, деловитость, хорошая предприимчивость и полезная инициатива. Поэтому я окончательно беру себя в руки, концентрирую всю свою оставшуюся волю, как простоквашу до состояния домашнего творога, подтягиваю всю свою скудную технику, вскрываю резервы, чтобы все же выполнить к Новому году план на 101%, получив от Господа прогрессивку по результатам труда в виде хорошего настроения на грядущий год, умиротворения, покоя, воли, ощущения того, что жизнь проживается не зря, и еще что-то будет, еще что-то ожидается, куда-то стремится, что мир не кончился, все мы будем жить долго-долго и не умрем в один день, что благодать осенит – всех, всех, всех без исключения, и оставшийся волк выйдет на шумный проспект и смущенно заулыбается, пряча в щербатой улыбке некрасивые желтые зубы, и яркая синь, сиречь – лазурь будет превалировать вкупе с желтым солнцем, от коего гибнут нательные прыщи, и зазвучит музыка, и, подобрев, покажут фильм «Сатирикон», и смертельно опасные реалистические склоки прекратятся, уйдя во внутрисемейное, позволенное Фрейдом, и трагедия обернется драмой, ужас – комедией, и мой голос станет полнокровным, а не ущербным, и можно будет подумать о достойном увядании, смене жизненных пластов, о возвращении в природу, в землю, о всасывании человеческого праха окрестными корнями трав и деревьев, о бессмертии души, о том, что все люди, как братья, начнут заботиться друг о друге, забудут толкаться локтями, и приидет алмазный век, и плоть соединится с духом, и новые формы плотодуши укрепятся, происхождение новых видов укоренится, и да, да, все мы будем счастливы, счастливы, счастливы. Давайте, наконец, все мы станем счастливы, давайте забудем раздоры и обратим все высвободившиеся силы в совместную оборону против темно, против дьявола, энтропии, исчезновения. А если и исчезнем, то так, чтобы как-нибудь все-таки одновременно и остаться. Давайте, а? Я готов к этому. Я готов стать братом каждому, кто хотя бы изредка посматривает в сторону счастья, мира, покоя.