Читать книгу "Не сбавляй оборотов. Не гаси огней - Джим Додж"

— Кто я? — верещала она. — Кто, кто я?.

И снова давай петь, на мотив из мультфильма про моряка Попая:

Я Ахав,[50]калека-капитан — ту-ту! ту-ту!

Я по-прежнему одной мечтою обуян — ту-ту! ту-ту!

Когда тьма подступает к порогу,

Уже поздно бить тревогу,

Рок не спрашивает, у него на все свой план.

— А ты, Джордж, — пробормотала душа, — ты — простодушный Моби Дик.

Крышу пробил кончик гарпуна — зазубренное острие вонзилось в сиденье, пройдя так близко от моей головы, что задело поля шляпы. Гарпун! У меня такое в уме не укладывалось.

— Дай я поведу! — потребовала душа. — Ты свое уже откатал. Все, конец!

Я не обращал внимания. Так и гнал, выжимая сцепление, аж тахометр зашкаливал. Нос «кадиллака» задрался — настоящий гоночный автомобиль на старте. Душа прыгнула обратно на капот и начала притоптывать в танце, но потом вдруг остановилась:

— Дай мне порулить. Я знаю, что тебе нужно, знаю, что ты ищешь.

И снова пустилась в пляс: топ-топ… топ-топ… топ-топ… Я переключился на вторую передачу, но она даже не покачнулась.

Ревел мотор, орала танцующая душа, кровь стучала в висках, но я вдруг отчетливо услышал голос из радио, голос, который слышал лишь однажды, четыре слова. Мальчуган, передразнивающий мать: «Пошевеливайся же!.. Мы опаздываем!» Эдди! Я тормознул так, что головой стукнулся о руль.

Душа, по-прежнему сидевшая на капоте, начала одними губами и с жуткими ужимками повторять за Эдди, вещавшим из радио: «Это был мой любимый рисунок. Лошадки — на самом деле олени, которые умеют принимать сигналы от душ через рога-антенны, совсем как у телевизора. Большой красный цветок получает сигналы от солнца и направляет оленям. Простой красный цветок, я даже не знаю, как он называется. Длинная зеленая машина должна найти цветок и оленей. Ей нужны большие, толстые колеса, потому что дорога дальняя, а цветок спрятан, и олени скачут быстрее ветра. В середине — солнце; ну, это и так понятно — чтобы все видно было. Я не хотел потерять рисунок».

Я остановил машину, подтянул колени до самой груди и со всей злости пнул радио. Послышался звон бьющегося стекла и женские крики.

— Все кончено, Джордж, — донесся из радио мягкий голос души.

Я продолжал пинать радио, снова и снова: с каждым ударом из него доносились женские крики, а душа повторяла, что все кончено, что пора уже угомониться. Я потянулся к шарманке Джошуа — вынуть батарейку и запустить ею в радио, вырубить его наконец, когда на глаза мне попалась канистра с бензином для плитки, стоявшая на полу перед задним сиденьем. Одним рывком я схватил канистру, перебросив через спинку переднего сиденья, и со всего маху вмазал по радиоприемнику. Женщина закричала. Я уже замахнулся для очередного удара, когда понял, что кричит Кейси. Я никогда не слышал ее криков, но голос узнал. Канистра выпала у меня из рук на соседнее сиденье. От удара о радиоприемник тонкий металлический корпус дал трещину. Струйка вытекала беспорядочными толчками, пропитывая сиденье. От бензиновых паров у меня защипало в носу, по щекам покатились слезы. Я беспомощно откинулся на спинку. Душа, с победоносным видом глядевшая на меня сверху вниз, усмехнулась.

— Садись за руль, — сдался я.

Провел рукавом по лицу, стирая слезы, а когда снова открыл глаза, моргая, обнаружил, что лежу на капоте «кадиллака» и, прижавшись лицом к стеклу, смотрю прямо в пустые глаза моей души.

— Джордж, — ласково сказала она, — если хочешь жить, швырни себя смерти как горсть монет в колодец желаний.

Она перегнулась назад — поставить пластинку. Я знал: задумав поиздеваться надо мной, она включит «Chantilly Lace», поэтому остолбенел, услышав вместо Боппера звук приближающегося поезда — далекий гудок вспарывал тьму. На долю секунды мне показалось, что мы встали на железнодорожных путях; я бы тут же сиганул, если бы меня не прижало к лобовому стеклу — душа выжала сцепление и переключилась с первой передачи на вторую. По мере приближения поезда мой мозг заполнился цветущими белыми розами. Я выкрикивал их названия, а душа мчала вперед; ураган срывал лепестки, бросая их в соленую тьму.

— «Золушка»! «Белый король»! «Белая мадонна»! «Белое перышко»! «Белый ангел»! «Туманная заря»! «Беспечное мгновение»!

— «Беспечное мгновение»?! — душа разразилась хохотом. До того развеселилась, что вырубила передние фары.

Итак, мне суждено умереть. Стать блюдом для роз, пищей для сна. «Какой прекрасный сон», — сказала мне мама; сад пылал, а визжащий поезд рассекал мой череп, стирая из памяти имена одно за другим. Я глянул на себя — остался один скелет. Вдруг меня охватило ощущение невероятной безмятежности — я спокойно стоял на капоте «кадиллака». Отвесив поклон душе, я легко запрыгнул на крышу. Ветер пел, пронизывая мои кости. Я ощутил давление в каждой косточке, когда обхватил ладонями торчащий из крыши ствол гарпуна и одним движением выдернул его. Спрыгнув обратно на капот, я размахнулся деревянным стволом со всей силы и пробил лобовое стекло.

Душа с усмешкой глянула на меня снизу вверх:

— Долго же тебя пришлось ждать, Джордж. Я уж думала — придется действовать самой.

Я нырнул в разбитое окно, стремясь добраться до ее горла.

Мои руки из плоти и крови крепко держали руль в том самом месте, где недавно его обхватывали руки души — я гнал по прямой со скоростью сто тридцать миль в час, уносясь в блестящую крупинками соли темноту. Я мог бы ехать так и ехать, если бы мотор не взорвался.

В момент взрыва я потерял управление. Машина завихляла, я инстинктивно попытался вернуть контроль над ней, но ничего не вышло. Я пропал, оставалось только держаться, противиться страху и безысходности, в то время как «кадиллак» крутило по солончаку, пока он наконец не перевернулся трижды — бах! бах! бах! — продолжая скользить по земле той стороной, где дверца водителя: щеку прижало к стеклу, мимо пролетали зеленоватые искры — я как будто несся через звезды. «Кадиллак» еще раз перевернулся, описав полный круг — меня основательно встряхнуло — при этом корпус машины покорежило. «Кадди» еще раз крутанулся на боку и начал замедляться: мне казалось, будто я внутри бутылки из-под молока, которую мы когда-то взяли для самой первой игры в «бутылочку». Когда я крутанул бутылку в первый раз, горлышко указало на Мэри Энн Майерс. Я почувствовал прикосновение ее губ и мелкую дрожь, прокатившуюся внизу живота. Мне показалось, что руки Кейси скользнули по моему нагому телу в лучах солнца. Кружение остановилось. Все замерло.

Я вынул из бардачка письмо Харриет и вышиб дверцу, всю во вмятинах. Выбираясь из искореженной тачки, машинально придержал рукой шляпу, немало порадовавшись, что она все еще на мне.

Холодный ночной воздух был бесподобен. Я глубоко вдохнул и осмотрелся. Вокруг до самого горизонта ничего, кроме раздолбанного «кадиллака» на фоне солончака: белое сверкало на белом. Я сочинял речь, одновременно чиркая спичкой, чтобы зажечь свечи, которые невозможно затушить, — с помощью их ровного пламени я собирался предать огню письмо; оно горело, распространяя аромат «Шалимара».