Читать книгу "Истории про девочку Эмили - Люси Мод Монтгомери"

Но в тот день Эмили совершенно потеряла интерес к этой сцене и, дойдя до слов: «Но принадлежность к женскому полу, сэр, не единственное мое преступление», — с досадой оборвала речь. Затем ее снова стали терзать раздумья о матери Илзи, к которым добавились как смутное беспокойство относительно кульминации ее рассказа о призраке колодца, так и неприятные физические ощущения.

Она чувствовала боль в глазах, когда перемещала взгляд. Ее знобило, хотя июльский день был жарким… Она все еще лежала на кровати, когда к ней в комнату поднялась тетя Элизабет, чтобы спросить, почему она не сходила за коровами на пастбище.

— Я… я не знала, что уже так поздно, — сказала Эмили смущенно. — Я… у меня болит голова, тетя Элизабет.

Тетя Элизабет подняла белую муслиновую штору и взглянула на Эмили. Она сразу обратила внимание на ее пылающее лицо, пощупала пульс, а затем, коротко велев ей оставаться в постели, спустилась вниз и послала Перри за доктором Бернли.

— Должно быть, корь подцепила, — сказал доктор, как всегда, ворчливо. Эмили была еще не настолько больна, чтобы обходиться с ней ласково. — В Дерри-Понд сейчас вспышка кори. Она могла каким-то образом заразиться?

— Двое детей Джимми Джо Беллы были здесь дней десять назад. Она играла с ними… она вечно играет с теми, с кем ей вообще не следовало бы общаться. Впрочем, я не слышала, чтобы они были больны или заболели после этого.

Джимми Джо Белла в ответ на прямой вопрос признался, что его «ребятишки» заболели корью на следующий день, после того как побывали в Молодом Месяце. Так что особых сомнений относительно болезни Эмили не было.

— Это тяжелая форма кори, сказал доктор. — В Дерри-Понд от нее умерли довольно многие из заболевших детей. Впрочем, большинство из них французы: дети бегали, где вздумается, когда им надо было лежать в постели, так что вдобавок простужались. Думаю, у вас нет причин тревожиться за Эмили. Переболеет да и покончит с этим. Укройте ее потеплее, а в комнате пусть будет темно. Я забегу завтра утром.

Три или четыре дня никто особенно не беспокоился. Корь была болезнью, которой приходилось переболеть каждому. Тетя Элизабет заботливо ухаживала за Эмили и спала на диване, который передвинули в «эркер». Она даже оставляла окно открытым на ночь. Несмотря на это — а тетя Элизабет, вероятно, считала, что именно вследствие этого, — болезнь день ото дня усугублялась, и на пятый день произошла резкая перемена к худшему. Температура быстро поднялась, начался бред. Пришел доктор Бернли, озабоченно взглянул на больную, нахмурился, прописал новое лекарство вместо прежнего.

— За мной приехали из Уайт-Кросс; там тяжелый случай воспаления легких, — сказал он, — а утром мне придется ехать в Шарлоттаун, чтобы присутствовать на операции миссис Джеквелл. Я обещал ей, что приеду. Вернусь вечером. Эмили очень беспокойна… вероятно, ее легко возбудимая нервная система чрезвычайно чувствительна к лихорадке. Что это за вздор она бормочет про Женщину-ветер?

— Ох, не знаю, — сказала тетя Элизабет обеспокоенно. — Она всегда говорит такую чепуху, даже когда здорова. Аллан, скажите мне откровенно… существует какая-то опасность?

— При такой форме кори опасность есть всегда. Мне не нравятся симптомы… к этому времени уже должна была появиться сыпь, а ее и в помине нет. У девочки очень высокая температура… но, думаю, нам пока нет нужды беспокоиться. Если бы я думал иначе, не поехал бы в город. Старайтесь по возможности не волновать ее… потакайте ее причудам, если можете… не нравится мне этот бред. Вид у нее ужасно страдальческий… кажется, она чем-то встревожена. Ее что-то очень заботило в последнее время?

— Я ни о чем таком не знаю, — сказала тетя Элизабет. Она вдруг с горечью осознала, что в действительности очень мало знает о внутренней жизни ребенка. Эмили ни разу не поделилась с ней ни с одной из своих маленьких забот и тревог.

— Эмили, что тебя тревожит? — спросил доктор Бернли ласково… очень ласково… и нежно… ах, до чего нежно… и взял горячую, беспокойную маленькую руку в свою большую.

Эмили подняла на него безумные, яркие от лихорадки глаза.

— Она не могла так поступить… не могла.

— Разумеется, не могла, — сказал доктор бодро. — Не тревожься… она так не поступила.

«О чем она говорит?» — спросил он взглядом у Элизабет, но та отрицательно покачала головой.

— О ком ты говоришь… дорогая? — Впервые она назвала Эмили «дорогая».

Но Эмили уже заговорила о другом. Колодец в поле мистера Ли стоит открытым. Кто-нибудь наверняка упадет в него. Почему мистер Ли его не закрыл? Доктор Бернли предоставил тете Элизабет успокаивать Эмили на этот счет, а сам поспешил в Уайт-Кросс.

У двери он почти споткнулся о Перри, который сидел на каменном пороге, съежившись и в отчаянии обняв обеими руками загорелые колени.

— Как там Эмили? — потребовал он ответа, схватив доктора за полу сюртука.

— Отстань… я спешу, — проворчал доктор.

— Вы скажете мне, как там Эмили, а иначе я буду висеть на вашем сюртуке, пока он не разъедется по швам, — упрямо заявил Перри. — Я не могу добиться ни одного разумного слова от этих старых теток. Скажите же мне вы.

— Она больна, но пока у меня нет серьезных опасений на ее счет. — Доктор снова дернул свой сюртук… но Перри не отпускал: он хотел сказать свое последнее слово.

— Вы должны вылечить ее! Если с Эмили что-нибудь случится, я утоплюсь в озере… помните об этом!

Он отпустил полу сюртука так неожиданно, что доктор Бернли чуть не растянулся на земле. Затем Перри снова съежился на пороге и бодрствовал там, пока Лора и кузен Джимми не ушли спать, а после этого прокрался в дом и сел на лестнице, где мог слышать каждый звук в комнате Эмили. Он просидел там всю ночь со сжатыми кулаками, словно нес караул, чтобы не подпустить невидимого врага.

Элизабет Марри оставалась у постели Эмили до двух часов ночи, затем ее сменила Лора.

— Она без конца бредит, — сказала Элизабет. — Хотела бы я знать, что ее тревожит… что-то тут есть, я уверена. Не все, что она говорит, просто бред. Она без конца повторяет: «Она не могла так поступить», — таким умоляющим тоном. Я все думаю… ох, Лора, помнишь, как я тогда прочитала ее письма? Как ты полагаешь, она говорит обо мне?

Лора отрицательно покачала головой. Она еще никогда не видела Элизабет такой взволнованной.

— Если ребенку… не станет… лучше… — начала было тетя Элизабет.

Больше она ничего не сказала и торопливо вышла из комнаты.

Лора села у постели. Она была бледной и осунувшейся от тревоги и усталости: хоть она и провела несколько часов в постели, ей так и не удалось уснуть. Она любила Эмили как собственного ребенка, и ужасный страх, завладевший ее душой, не покидал ее ни на миг. Она сидела и беззвучно молилась. Эмили забылась беспокойным сном, который длился, пока в комнату не пробрался серый рассвет. Тогда она открыла глаза и взглянула на тетю Лору… посмотрела сквозь нее… посмотрела куда-то за нее.