Читать книгу "Страсть и скандал - Элизабет Эссекс"

— Только если ты сама это допустишь. — Он сжал ее руки. — Впрочем, ладно. Если ты настаиваешь — если тебе так уж необходимо уехать, — значит, мы уедем вместе. Отправимся в Америку или туда, куда пожелаешь. Туда, где мы вместе сможем разводить лошадей и растить наших детей.

Катриона взяла руки Томаса и отвела их, и они бессильно упали. А потом она протянула ему навстречу свою дрожащую руку. Томас смотрел на нее, как будто это была ядовитая змея. Как будто не мог взять в толк, что означает ее жест. И он сделал шаг назад и поклонился — когда-то она думала, что его манеры джентльмена отточены до совершенного блеска, словно драгоценные камни магараджи. Но Катрионе было трудно видеть. К глазам подступали горячие слезы, и окружающий мир терял четкость.

— Прошу тебя, Кэт, — тихо сказал он. Сколько раз повторял он эти слова; они, казалось, обветшали и потеряли убедительность, как борода факира. — Ты не поцелуешь меня, прежде чем разбить мое сердце?

— Нет. — И она плюнула себе на ладонь, а потом протянула ему руку. Это он должен был понять. — Я надеялась на что-нибудь получше.

Тогда и он плюнул себе на ладонь, и их руки соединились.

— Готов на что угодно.

— Люби меня. Люби меня и женись на мне. Сделай меня счастливой.

Томас не стал уточнять, какую любовь она имеет в виду — в физическом смысле или скорее в метафорическом, эмоциональном. Его любовь, которую он питал к Катрионе, осталась той же — неизменной, преданной и сильной. Он был создан, чтобы любить ее и только ее. Томас не отпустил ее руки, но потянул к себе, к самой груди, чтобы обнять ладонями шею и поцеловать.

Ее губы были и мягкими, и твердыми, и горькими, и сладкими — все соединилось в этом поцелуе, и он нашел в нем все, к чему так страстно стремился. И Катриона целовала его в ответ, щедро предлагая ему свою сладость, которую он помнил, и тепло, которое успел забыть.

Он целовал ее, чтобы сказать все, что пытался и не мог ей сказать. Целовал, чтобы убедить, что она для него единственная, как и он для нее. Он вложил в этот поцелуй все умение и страсть — насколько было прилично в общественном месте.

И его пылкая, сильная и хрупкая девочка целовала его в ответ, обвивая руками шею. Льнула к нему так, будто он был ее единственной опорой. Томас оторвался от ее губ, чтобы пробежаться по невероятно нежной коже пониже линии подбородка — именно туда упирался ствол пистолета этого грязного ублюдка. Он целовал ее, чтобы прогнать боль, прогнать страдание. Его ладонь ласкала гладкий шелк ее волос. Целуя, прикусывая, снова целуя — губы Томаса спускались по чудесному изгибу ее длинной шеи. Он тонул в душистом облаке — аромат лимона, не лаванды, и все того же крахмала. Тот же самый хрусткий и чопорный аромат. Странно, как такой запах — простой, домашний — может сделаться таким возбуждающим? Однако это было именно так.

Томас хотел быть внимательным и неназойливым. Катриона была в состоянии шока. И он не хотел спешить. Пытался себя сдерживать. Но что он мог с собой поделать? Быть рядом с Катрионой и не вдыхать ее аромат… Стоять от нее в десяти футах и не стремиться коснуться ее хотя бы рукой…

И его рука поднялась, и кончик пальца пробежался по линии ее бровей. Восхитительных, эротичных бровей. Теперь они стали гуще и темнее. Чем — как она сказала — она их красила? Маскировка, как у птицы, которая надевает серый зимний плюмаж, чтобы слиться с унылым окружением.

Но под подушечкой его большого пальца ресницы Катрионы трепетали в такт учащающемуся биению жилки на ее виске. И она не пыталась уйти. Напротив, потянулась к нему, не в силах противиться близости. Так же как и Томас.

— Они стали немного гуще, но, если постараться, все равно можно увидеть ту девочку. Она где-то здесь.

Катриона долго рассматривала его лицо ищущим взглядом — как смотрел Томас несколькими минутами ранее. Как будто он был одной из руин древнего могольского дворца, который они когда-то посетили вместе, и лишь едва различимые очертания стен позволяли узнать это место.

— Неужели меня так трудно найти?

— Нет, — ответил Томас. — Нет. Я вижу тебя ясно. Всю тебя. До последнего прекрасного дюйма.

Она повернула голову, чтобы потереться щекой о его ладонь, как дикое животное, которое он приручил.

— Ты всегда был такой добрый.

— Снова это слово — «добрый». — Не о доброте нужно думать Катрионе, когда она на него смотрит! «Добрый» не то качество, что заставило бы воспитанных молодых леди задрать юбки и плевать на приличия. Добротой ему не завоевать Катриону. — Я бы предпочел другое определение, — например, «пылкий и настойчивый». Больше, чем любовник. Выходи за меня, Катриона Роуэн! Умоляю. — Он не дал ей ответить. — Я добьюсь своего. Буду преследовать тебя, пока не скажешь «да».

— Томас…

— Еще раз.

— Томас. Томас. Томас! — Она улыбнулась ему сквозь слезы. — Да. О святая Маргарита, да! Думаю, я выйду за тебя.

Вот так легко. Как будто не было ничего проще в мире — она не заставила его ждать годы и годы. Томасу казалось, что радость, или по крайней мере облегчение, будет греметь в нем точно колокол. Но теплое, почти умилительное ощущение, что разливалось в его душе, было куда тише, не лишенное, однако, своей пылкости. Здесь была и благодарность, и любовь, и вожделение. Да, видит Бог, — вожделение! Он никогда не насытится ею. Томас прижал ее к груди, обвил руками, и она скользнула к нему на колени — теперь он мог целовать ее снова и снова.

— Скажи еще раз.

— Томас. — Катриона радостно улыбнулась — она уже улыбалась ему так, лежа на мягких подушках, вновь и вновь повторяя его имя, а он тонул в мягкой податливости ее тела.

Он улыбнулся ей в ответ. Его лицо расцветало от счастья.

— Я имел в виду «да».

— Да, Томас.

Он поцеловал нежный уголок ее рта.

— Сегодня. Как можно скорее.

— Разве такое возможно?

— Не забывай, я же принц. Сын графа Сандерсона. Для меня нет ничего невозможного.

— Томас. — Это был то ли кроткий укор, то ли осторожная радость. Отнюдь не кротости ждал он от нее.

— Я достану особое разрешение. Отец или Джеймс смогут это устроить. На то и нужны влиятельные родственники.

— Конечно, — рассмеялся Джеймс.

— Вы и вправду это можете?

— Да. — Томас знал наверняка. То есть не сомневался ни минуты. — И им лучше поспешить, потому что я согласен расстаться с тобой только на одну ночь. С того дня как я ступил на землю Англии, я думал только о тебе. И ждал. Больше ждать не хочу. Не могу отказать себе в удовольствии и чести идти с тобой рука об руку уже завтра утром.

Катриона кивнула, а затем покачала головой. Ее лицо вдруг скривилось, серьезные серые глаза зажмурились. И он понял, что она все еще плачет — с улыбкой на лице.

За все время, пока они были вместе, пока были друзьями в Индии, он ни разу не видел, чтобы она плакала вот так.