Читать книгу "Умм, или Исида среди Неспасенных - Иэн Бэнкс"

– Спасибо на добром слове! Хочешь посмотреть?

– Еще бы!

– В шкафу лежит. Дай-ка ее сюда, сделай милость.

По ее указанию я открыла шкаф, до отказа набитый живописными индийскими сари и всякой другой одеждой, попроще. В самом низу, среди россыпи старых туфель и пахучих шариков нафталина, действительно лежала видавшая виды обувная коробка, перетянутая парой круглых коричневых резинок. Она оказалась совсем легкой. Я подала ее Жобелии, которая неподдельно оживилась, предвкушая встречу со своим тайным сокровищем: от нетерпения она запрыгала на кровати и стала жестами подзывать меня к себе, как ребенок, требующий подарка.

Жобелия сняла стягивающие коробку резинки, одна из которых лопнула у нее в руках – видимо, рассохлась от времени. Положив крышку рядом с собой, она стала перебирать какие-то документы, газетные вырезки, старые фотографии, записные книжки и разрозненные бумаги.

Через некоторое время она протянула мне пачку выцветших любительских снимков.

– Вот, гляди. На обороте – имена.

Она вернулась к содержимому коробки, время от времени вчитываясь в какие-то записи, а я начала изучать фотографии. Вот две сестры, еще молодые, робко и настороженно смотрят в объектив, стоя перед своим фургоном, служившим когда-то передвижной библиотекой. Вот они же вместе с мистером Мак-Илоуном, которого я видела на других фотографиях у нас в Верхне-Пасхальном Закланье. Вот ферма в Ласкентайре, вот старая фабрика по переработке водорослей – до и после реконструкции, до и после пожара.

Дед был запечатлен только на одном снимке: его застали в ясную солнечную погоду сидящим на кухонной табуретке под открытым небом – судя по всему, вблизи Ласкентайра. Отворачиваясь от камеры, он резко поднял руку, чтобы прикрыть лицо, поэтому на снимке образовалось расплывчатое пятно. Это было единственное изображение деда, которое я видела в своей жизни, если не считать пары газетных фотографий, еще более расплывчатых и нечетких. Здесь он выглядел совсем молодым и худощавым, но при желании его все же можно было узнать.

– Ну-ка, что тут…

Жобелия извлекла из коробки тонкую коричневую тетрадочку размером с записную книжку. Раскрыв ее, она сняла очки и начала читать. Из тетрадки выпал сложенный белый прямоугольник. Она подняла его и протянула мне. Я оставила фотографию деда у себя на коленях, обтянутых кожаными штанами.

– Вот, глянь, – как бы между прочим сказала Жобелия.

Я расправила сложенный листок. С виду потертый и ветхий, на ощупь он оказался плотным, да еще с тиснением. Это была старая банкнота в десять фунтов. Выпущенная Королевским шотландским текстильным банком. Датированная июлем 1948 года. Я пристально рассмотрела ее с обеих сторон и даже понюхала. От нее тянуло затхлостью.

Жобелия опять похлопала меня по коленке, чтобы привлечь внимание. Лихо подмигнув, она выдала мне коричневую тетрадочку.

Банкнота легла ко мне на колени, рядом с дедовой фотографией.

Тетрадочка была линялой, потрепанной и очень старой. К тому же она покоробилась – наверное, от сырости. На обложке можно было различить британскую королевскую корону. При ближайшем рассмотрении оказалось, что тетрадка на самом деле представляет собой две согнутые посредине, даже не скрепленные карточки, одна в другой – обложка плотная, вкладыш потоньше. На вкладыше сохранились столбцы дат и денежных сумм в фунтах, шиллингах и пенсах. Последняя дата приходилась на август сорок восьмого. Эта карточка была помечена «АБ 64, часть 1». Мне показалось, она служила (то ли когда-то давно, то ли вплоть до наших дней) каким-то удостоверением. В ней содержались данные о неизвестном мне человеке: фамилия – Блэк, имя – Морэй, воинское звание – рядовой. Личный номер: 954024. Рост: 185 см. Вес: 71 кг. Цвет волос: темно-каштановый. Особые приметы: нет. Дата рождения: 29.02.1920.

Далее следовал график прививок и, похоже, перечень взысканий: штрафы, гауптвахта, лишение увольнительной. Думаю, только моя крайняя усталость послужила причиной тому, что дата рождения не бросилась мне в глаза: я думала только о том, что все эти подробности никому не нужны; и вдруг мой взгляд упал на фотографию деда в молодости, все еще лежавшую у меня на коленях.

Мир пошатнулся; у меня поплыло в голове. Тело охватила слабость, к горлу подступила тошнота. Ладони вспотели, во рту пересохло. Господи! Неужели?.. Рост, вес, цвет волос. Шрама тогда еще не было… Точку поставила дата рождения.

Я встретилась глазами с бабкой. Несколько раз попыталась сглотнуть; язык трескался от сухости и не слушался. Руки затряслись. Пришлось положить их на колени.

– Это он? – выдавила я и заставила себя поднять коричневую тетрадочку. – Это мой дед?

– Кто ж его знает, милая? Документик этот был у него в кармане. А деньги на берегу валялись. Аасни на них набрела.

– Деньги? – прохрипела я.

– Ну да, деньги, – подтвердила Жобелия. – В холщовом мешке. Мы их пересчитали.

– Пересчитали?

– А как же иначе? Насчитали ровно двадцать девять сотен. – Она вздохнула. – Дело прошлое. – Она посмотрела на белую десятифунтовую бумажку, разложенную у меня на коленях. – Вот все, что осталось.

Глава 25

Сидя рядом, мы с бабкой медленно, но верно складывали обрывки этой истории, подходя к ней с разных сторон, насколько позволяла старческая память. Выходило, что моего деда и вправду подобрали штормовой ночью на песчаной косе возле передвижной лавки в Ласкентайре, но ни одна живая душа не знала, что сестры обнаружили в кармане его куртки армейскую расчетную книжку.

Никто не узнал и о том, что на другое утро, когда распогодилось, Аасни сходила на отмель и нашла брезентовую сумку на молнии, выброшенную на берег волнами. В ней обнаружились коричневые кожаные ботинки, разбухшие от морской воды, и мешок с деньгами: двести девяносто бумажек по десять фунтов, причем все как одна – выпуска Королевского шотландского текстильного банка.

Сестры решили, что во время шторма произошло кораблекрушение и дедушку с его деньгами вынесло на берег с тонущего судна, но потом поспрашивали местных жителей, в первую очередь мистера Мак-Илоуна, и убедились, что о кораблекрушении у берегов острова Харрис никто слыхом не слыхивал.

Дедушка был далек от этой суеты: он лежал с примочками из бальзама жлоньиц на лбу и бредил. Несколько суток он был без сознания, а когда пришел в себя, заявил, что его имя – Сальвадор Умм. Сестры не стали спорить, опасаясь, как бы ему не стало хуже. Они заранее сговорились припрятать деньги в заветном сундучке; их не оставляла мысль, что эти средства, пусть и небольшие, добыты неправедным путем, а когда дед начал умолять о поисках именно такой брезентовой сумки, они окончательно утвердились в своих подозрениях.

К тому времени, когда мой дед настолько окреп, чтобы самостоятельно ходить на поиски, сестры успели к нему прикипеть и рассудили так: чистые это деньги или грязные, а только получи он их в руки, его тут же как ветром сдует. Меж собой его спасительницы порешили, что жить можно и втроем, коль скоро белый господин не возражает, а денежки целее будут в сундуке – пусть себе хранятся на случай крайней нужды.