Читать книгу "Redrum 2017 - Евгений Олегович Шиков"

написано там крупными буквами. Нет, нет, нет. Не было у меня такой книги, никогда не было.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

И тут

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я закричал, бросил книгу на пол, и она захлопнулась. Я отбежал назад, глядя на потрёпанную обложку. Я не мог разобрать слов, книга стала единственным предметом в комнате, оставшимся вне фокуса. Я ждал, что её страницы сейчас пропитаются кровью от раздавленного глаза, но ничего не происходило. Да и обложка вдруг стала разборчивой, словно на неё навели резкость, и читалась вполне хорошо. Поэма «Москва — Петушки». Книгу мне подарила на день рождения сестра, а у меня всё не доходили руки взяться за неё. Но Глаз? Шутка сестры? Да что за вздор?

Боже, я схожу с ума…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я не знаю, что надоумило меня взяться писать на полях книги. Чего я добивался? Это происходило само собой. Я просто взял ручку, вернулся на кухню и стал заполнять поля, начиная с пятьдесят седьмой страницы, хаотично, криво, совершенно не заботясь — сможет ли это кто-то прочесть. Только перед этим я выкинул проклятую книгу с глазом. Больше не заглянул внутрь, а чтобы не отсвечивала, отправил её прямо в окно, где она теперь лежала во влажной от дождя траве. Забавно: вот и первая книга, которую я выбросил. А ведь сестра так хвалила её, но, похоже, к прекрасному мне уже не притронуться.

Мелькали тени? Бывало, я что-то замечал краем глаза, но не могу быть уверен до конца. Я просто писал. Писал начало безумной книги, всё то, что происходило с героем и с Ольгой. Я просто выдумывал на ходу, не имея понятия о том, что же там было на самом деле. Как там говорят? Читатель — обязательный участник. Важно не только написанное автором, но и то, как читатель воспринимает текст. Я всего лишь пошёл дальше. Решил дописать книгу. Придумаю начало, а там и до финала доберусь. Я не мог этого не делать.

Вот так меня и застал Егор, вернувшись утром домой. Точнее не застал. Почему-то, войдя в квартиру, когда уже давно наступил рассвет, а может и пришло время обеда — сказать наверняка трудно — он меня не увидел. Посмотрев прямо в моё лицо, когда я поднял голову, отвлечённый от бесполезного занятия, Егор не поздоровался. Снял обувь, куртку и направился в комнату. Только когда я окликнул его, он заглянул в кухню и удивленно посмотрел на меня.

— О, а я думал, тебя дома нет.

— Ты же прямо на меня смотрел, — ответил я.

Егор нахмурил брови и цокнул языком.

— Видать, я вчера перебрал. Пойду прилягу.

И он молча ушёл, оставив после себя запах перегара.

А я вдруг почувствовал, что проваливаюсь в бездну. Я не помнил ни единого слова из написанного за ночь. Кинув ручку на стол, я встал и, пошатываясь, побрёл к чайнику. Он оказался пуст. Фильтровать воду я поленился, и набрал воды прямо из крана. Вернув чайник на место, щёлкнул кнопкой и опустил тяжёлую голову, направив тупой взгляд в пол. Спать мне не хотелось, но я чувствовал дикую усталость, понимая в то же время, что должен продолжать писать.

Однако сделать это сейчас мне было не суждено. Чем дольше я смотрел на ламинат, тем темнее он становился, пока, в конце концов, не стал угольно-чёрным и… живым. Чёртов пол шевелился. Тёк подобно воде, замирал, вздымался и опадал. Но когда я попытался отойти от чёрного пятна, ощутил, как чьи-то ледяные руки обхватили лодыжки и не отпускают. Резко дернувшись, я попытался высвободиться из хватки, но лишь грохнулся на пол и вскрикнул, ударившись локтем, который тут же прострелило, будто электрическим током. Егор не прибежал на помощь, наверное, он уже крепко спал.

Я перевернулся на спину и понял, что никто меня не держит. Я лежу на полу, на самом обычном ламинате, чуть холодном. Ощущаю, как дует по полу и, повернув голову, вижу, что за окном уже закат. И лучи заходящего солнца наполняют кухню, а в них купается она. Её талию обхватывают тесёмки зелёного фартука. Ольга порхает бабочкой, держа в руках деревянную лопатку. Она такая красивая и такая хрупкая, что хочется взять её и запереть под стеклянным куполом, чтобы никакое зло на свете не тронуло этой красоты. Её волосы блестят в свете лучей, переливаясь фантастическим цветами, а в широко открытых, таких добрых и искренних глазах горят искорки, она хохочет, заливается смехом, но вдруг падает и руки её охватывает огонь. Она кричит, пока языки беспощадного пламени лижут ладони, затем предплечья, перекидываются на лицо. И я вскакиваю, бегу к ней, но она пропадает. Развеялась дымка миража. И вместо Ольги теперь плачу я, стоя на коленях там, где только что была она. Хмурый дневной свет, в котором летает пыль и хлопья пепла, укутывает меня в объятьях. Что-то тащит меня вниз. В темноту.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я не знал, сколько прошло времени, но Егор меня больше не видел. Он бродил по кухне, пил чай, портил воздух, жрал вонючие пельмени и всячески избегал садиться на мой стул, будто ощущал, что я хоть и незримо, но еще там. Я даже не пытался докричаться до него. Наверное, он думал, что я просто ушёл. И плевать, что мои кроссовки в прихожей, а куртка висит на крючке. Он же не знаменитый сыщик с Бейкер-стрит, такие мелочи его мало волнуют.

Я продолжал писать. Поля в книге давно покрыты мелкими буковками, я истратил все свои тетради и блокноты, которые отыскал. В ход пошли даже чеки из магазина, любая бумага, где я мог оставить хотя бы букву, каждый свободный миллиметр. Вот тут у меня спичечный коробок и на нем я уместил целое предложение. Вот тут чайный пакетик и на нем буква «О», а на другом «Б». Я не тронул только стены и свои книги, и даже не из уважения к ним, мне просто было страшно открывать их. В итоге я вспомнил о туалетной бумаге. Под раковиной нашёл упаковку на четыре рулона и теперь писал на них. Их хватит надолго, только бумага тонкая и всё время норовит порваться.

Лишь бы хватило чернил