Читать книгу "Мир обретённый - Нил Шустерман"

Джикс заговорил с эскортом на языке, приведшем Ника и Майки в замешательство.

— Это майянский, — пояснил Джикс. — Язык нашего королевства. Но не волнуйтесь — король говорит по-английски.

— Как же он смог выучить язык, который появился на земле уже после его смерти? — недоумевал Майки. Ему было отлично известно, что навыки и знания послесветов всегда остаются на том же уровне, что они получили при жизни.

— А ему и не пришлось учить, — вот и всё, что сказал Джикс. Объяснил, называется.

Они шли по хорошо утоптанным междумирным тропам. В окружающем их лесу росли как живые, так и мёртвые деревья. Междумир ощущался здесь куда более весомо, чем на Севере.

Они шагали всю ночь, и на рассвете подошли к высокой каменной стене, простирающейся в обе стороны насколько хватал глаз. Прямо перед путниками возвышались треугольные деревянные ворота. Створки были закрыты.

Сама стена не явилась для Майки и Ника неожиданностью — то, что древний город вполне может иметь подобные укрепления, казалось им естественным. Но то, что они увидели на верху стены, свидетельствовало: это не просто древний город — это междумирный город. Повсюду на бастионах возвышались необычного вида духи: их рты были разинуты куда шире обычных человеческих ртов (что делало их похожими на живых горгулий), а ноги — если у этих существ вообще были ноги — врастали в камень. На головах красовались невероятные уборы из перьев и золота. Горгулий были сотни — наверно, они стояли по всей длине стены.

— Ревуны, — сказал Джикс с досадливым вздохом.

При виде приближающейся толпы ревуны подняли рёв. Глаза их неотрывно следили за новоприбывшими. Через пару минут рёв перешёл в пение — то диссонирующее, то гармоничное. Они пели по-майянски, и эти звуки действовали на слушателей странно завораживающе.

— Они возвещают королю о нашем прибытии, — пояснил Джикс. — Рассказывают о своём впечатлении от каждого из нас. Но мне кажется, король их не слушает. Он давно уже не обращает внимания на ревунов. Потерял интерес.

— А что они говорят? — поинтересовался Майки.

— Сейчас они рассказывают обо мне. Я кажусь им знакомым, но всё равно очень подозрительным... А сейчас они говорят о Нике. Сообщают, что ты сделан из гнилого каучука и тоже очень-очень подозрительный... А сейчас — про тебя, Майки. Кажется, ты им нравишься.

— Да ну?

— Ну да, — кивнул Джикс. — Но имей в виду, духи, которые им нравятся, кажутся им самыми подозрительными из всех.

Песнь продолжалась. Гвардия, по-видимому, привыкшая к этой процедуре, терпеливо ждала.

— Сейчас они обсуждают, не бросить ли вас в Сенот, — продолжал Джикс. — Сенот — это такая бездонная яма, ведущая в Шибалбу, майянскую преисподнюю. Хотя лично я думаю, что она ведёт к центру Земли.

— Спасибо, успокоил, — поблагодарил Майки.

Ник рассмеялся. Вот это да! Впервые за обе жизни Майки кого-то рассмешил.

Причудливая песнь вскоре изменилась и зазвучала более мелодично, нарастая мощным крещендо.

— Они поют песнь открытия, — пояснил Джикс. — Как только закончат, стража откроет ворота.

— И долго они будут выводить свои арии?

— А сколько им захочется, столько и будут. Сплошное наказание с этими ревунами.

И точно — ревуны надрывали глотки ещё полчаса, после чего затянули последнюю ноту, которая по той причине, что послесветам дышать не требуется, длилась минуты четыре. После чего песнь резко оборвалась, и створки ворот начали расходиться. В то же мгновение Ника и Майки ослепил свет и ошеломили краски, так что оба были вынуждены прижмуриться.

Джикс с гордостью и некоторым смущением произнёс:

— Добро пожаловать в Город Душ!

* * *

Тот, кто увидел Город Душ, изменяется навсегда. Картины и звуки великой столицы майя могут произвести неизгладимое впечатление на любого, даже самого опытного и бывалого путешественника, и преисполнить его как восторгом, так и ужасом.

В вышине парили духи с яркими попугайскими крыльями, — они порхали, танцевали, вырисовывали в небе удивительные узоры; а внизу, на земле, украшенные золотом, нефритом, ониксом и разноцветными перьями, резвились послесветы, предаваясь всевозможным увеселениям. Повсюду топали, хлопали и кружились танцоры. На улицах было не протолкнуться — казалось, что в передвижениях толп послесветов нет другой цели и смысла, кроме как просто куда-нибудь двигаться, всё равно куда. Фокусники показывали невообразимые трюки, жонглёры подбрасывали огненные шары высоко, чуть ли не в поднебесье. Словом, везде бурлил праздник — праздник, который не прекращался бесчисленные эоны времени; и конца ему не было видно.

— Говорил же я вам, — сказал Джикс, — у нашего короля всегда и во всём перебор.

— Точно. Чем больше всего, тем лучше, — заметил Майки.

— Нет, — возразил Джикс. — Для его превосходительства «больше» — совершенно недостаточно.

Ник был до того ошеломлён, что потерял дар речи. Хотя он всё так же ничего не помнил о своей прежней жизни, в его мозгу вдруг вспыхнуло воспоминание о том, как они всей семьёй ездили в Лас-Вегас. Он припомнил, как на него тогда обрушились краски, ослепили огни, оглушили звуки — всё смешалось в его голове, всё боролось за его внимание. Так вот, Город Душ был куда ослепительнее и оглушительнее, Лас-Вегас по сравнению с ним — просто скучный жилой пригород в сонное воскресное утро. Такое зрелище убило бы живого человека или по меньшей мере свело бы его с ума.

Но стоило Майки и Нику приглядеться повнимательнее — и перед ними открылась тёмная сторона этого вечного праздника. Танцорам, этим полным грации и ритма душам, не требовались голоса. Поэтому у них отсутствовали рты. Многочисленным уличным певцам, выводящим изумительные рулады, не нужно было смотреть на публику. Поэтому у них отсутствовали глаза. Художники, работающие с красками и формами, не имели ушей. А бродячие менестрели до того сроднились со своими инструментами, что те вырастали прямо из их тел.

— Ого! — вырвалось у Майки. Он даже чуть застыдился, что он, мастер по части создания всяческих возможных и невозможных монстров, только что воскликнул «Ого!».

— Ну... э... они, кажется... счастливы?.. — неловко произнёс Ник. — Это как у Мэри — «совершенный день», только в экстремальном варианте.

— В Городе Душ каждому находится место, — промолвил Джикс, оглядывая эту невероятную живую мозаику. — Но всё, что вы видите, разыгрывается не ради удовольствия самих послесветов, а ради развлечения короля. Весь этот праздник — его совершенный день.

Они обошли громадный храм, и теперь перед ними возвышалась пирамида Кукулькана — божественного пернатого змея, чьё золотое изображение украшало каждую её грань. Тогда как живому миру пирамида представлялась кучей крошащегося известняка, здесь, в Междумире, её белоснежные камни были идеально гладки и сияли, словно серебро.