Читать книгу "Мурка, Маруся Климова - Анна Берсенева"

Христина Францевна больше не смотрела на Тоню. То лихорадочное волнение, которое сначала слышалось только в ее смехе, теперь горело в глазах. Казалось, она вглядывается в свое прошлое огненным взором. И было в этом взоре что-то такое, от чего Тоне стало страшно.

– Вы потом туда уже не вернулись? – осторожно спросила она. – В ваш Несвиж?

– Не вернулась. Татка в Минск от старого князя посланный был. Сокровища Радзивилловы должен был в Несвиж от большевиков вывезти. Несвиж тогда еще у поляков оставался. А чекисты вызнали как-то, пасли его. Видать, и меня заодно. Меня сперва в Несвиж выпустили, а потом прямо с поезда сняли на границе. Всю дорогу от Минска слезы лила – как же, с первой любовью своей рассталась! Картины в багаже моем нашли, серебро, статуэтки разные. Я про них и не знала, ничего мне татка не сказал... На многие, посчитали, миллионы. Они ж мастера чужое добро считать!

– И что же с вами стало?

Вообще-то Тоня уже догадывалась, что стало с юной влюбленной девушкой, которая ехала домой в Несвиж. И почему Христина Францевна так хорошо говорит по-русски, и откуда в ее речи эта живая грубость, и где она научилась мгновенно сворачивать «козью ножку»...

– А то не понимаешь! – усмехнулась та. – Месяц в подвалах своих продержали. Все ждали, чтоб татка ради меня остаток тех сокровищ выдал. Помню, на одном допросе как он плакал, что нету у него больше ничего, чтоб не мучили меня... Не поверили. Через всех конвоиров у него на глазах меня пропустили. Потом поняли, что ничего больше не получат, – ну, его в расход, меня на Соловки. Оно и хорошо оказалось, что я в тюрьме бабой стала, потом, в лагере, легче было. А то я ж в монастыре у бенедиктинок воспитывалась, тяжко б мне пришлось с непривычки, – с жутким спокойствием объяснила она. – Там же, на Соловках, тоже у каждого начальника между ног свербело меня попробовать, молодая была, ядреная. Я его, московского того, первую свою любовь, страшным проклятьем потом прокляла, – помолчав, добавила она.

– Почему? – не поняла Тоня.

– А потому что знал он про это. Что меня с поезда снимут. Точно знал! Мне на том допросе татка успел крикнуть. Знал, да мне не сказал... А мог. Ну, чего о нем теперь! Нехай дети его и внуки-правнуки горюют-бедуют. А Кастуся я от молодого князя Радзивилла родила, – неожиданно добавила она. – Чего вылупилась? На Соловках его и встретила. Мы с ним, когда в Несвиже малыми были, вместе в крокет играли. Он потом в Ягеллонский университет уехал, в Краков, и меня после бенедиктинок татуся тоже хотел туда послать, чтоб философии училась. А вот же где привелось с другом детства встретиться... Его потом в другой лагерь погнали, так и сгинул. Ребенка, как родила, в детдом забрали. А меня начальник один пожалел – сактировал. Акт составил, что больная, и выпустил, – заметив, что Тоня не поняла этого слова, пояснила она. – Повезло, сразу Кастуся в детдоме нашла. И на Полесье с ним пробралась, в глушь. От вас подальше!

– Но от кого же – от нас? – тихо спросила Тоня. – При чем же здесь я?..

– Всех я вас ненавижу, – медленно, раздельно проговорила Христина Францевна. – Всех москалей – начальников, дочек ихних, сыночков. В войну к немцам хотела уйти, абы вам помстить. Да Кастусь сказал: ты как себе хочешь, мама, я в партизаны пойду. А я его и малого слушалась. Знала, зря не скажет, а что скажет, от того не отступит. Такой он у меня уродился... – В ее взгляде, во всем ее лице на мгновение мелькнула нежность. И тут же исчезла. – Не быть с тобой моему сыну! Не судьба. – Она прищурилась, потом вдруг широко, со счастливой злобой улыбнулась и так же медленно, но еще более отчетливо произнесла: – А если про судьбу не понимаешь, так я тебе простое скажу. Четверо у него малых, знаешь же ты, паскуда? Через это ты не переступишь. Сердце ему топтать не сумеешь! – с мрачным торжеством выдохнула она.

Она отбросила погасшую цигарку и поднялась с бревен. Тоня тоже встала. Но эта женщина, освещенная вздрагивающим огнем фонаря, точно сполохами адского пламени, все равно нависала над нею, как зловещая тень.

– Утром уедешь, – вглядевшись в Тонино лицо, сказала Христина Францевна. – С ним встречаться не ищи.

Не глядя больше на Тоню, она взяла фонарь и пошла к дому. Тоня прислонилась спиной к бревенчатой стене пуни. В глазах у нее было темно, но не оттого, что исчез единственный источник света. Страшная, всей жизнью выстраданная правда этой женщины ослепила ее, лишила сил; воля ее была подавлена. Она готова была уйти прямо сейчас, уйти в Москву пешком, бежать без оглядки!

Хлопнула вдалеке дверь избы. Тоня медленно оторвалась от бревенчатой пуни и, сначала так же медленно, а потом все убыстряя шаг, спотыкаясь, чуть не падая, побежала к лесу, к дороге, ведущей отсюда прочь. Навсегда прочь!

Глава 12

– Я свою Анжеликой назову. Как маркизу ангелов. Правда же, красиво? – Круглоглазая курносая девочка, лежащая на кровати у окна, блаженно прищурилась. – А то одни Светы и Лены кругом, неинтересно ведь. Тонечка, а ты своего мальчика как назовешь?

Тоню всего два часа назад перевели в общую палату из реанимации. Ее тошнило от лекарств, все плыло у нее перед глазами, и меньше всего она думала о том, как назовет ребенка. Да она его еще и не видела, потому что потеряла сознание сразу после родов и пришла в себя только на третьи сутки.

– Не знаю, – еле слышно сказала она.

– А я по отцу своему назову, Коленькой, – вступила в разговор другая соседка. – Что с того, что имя распространенное? Зато папа у меня такой везунчик, просто на удивление! Значит, и ребеночек такой же будет.

Старуха-уборщица с грохотом переставила табуретку на вымытую половину палаты, плюхнула тряпку в ведро.

– Вот дуры девки! – в сердцах сказала она. – То по везунчику, то, прости господи, маркиза какая-то... Разве так раньше имя выбирали?

– А как его выбирали? – с интересом спросила круглоглазая.

– В святцы смотрели, вот как. В святцах все как есть написано. В какой день дитенок родился, такой, значит, ему и покровитель небесный. Ты их не слушай, милая, – повернулась она к Тоне. – Бог тебе чудом жизнь спас, ребеночка твоего пожалел. Ты его и назови, как Богу угодно.

– Я этого не знаю, – с трудом шевеля языком, проговорила Тоня. – Кто же знает, как Богу угодно?

– А что тут знать? – пожала плечами старуха. – Он у тебя третьего дня родился? Как раз большой праздник был, святого преподобного Сергия Радонежского. Сергием и назови, он твоего сына ото всех несчастий убережет.

– Вы не знаете, когда мне его принесут? – спросила Тоня.

– Как доктор разрешит. К тебе сперва студентов приведут, – авторитетно заметила уборщица. – Чтоб учились, как с того света вытаскивать. Что ж ты рожать надумалась с таким сердечком? – с жалостью в голосе спросила она.

– У меня раньше не болело.

– И безмужняя, говорят? Ну, ничего, милая, ничего. Вырастишь сыночка, помощник тебе будет.

«Сыночка... – Тоня медленно, с трудом перекатывала в голове тяжелые, как валуны, мысли. – Значит, это правда? Он родился?»