Читать книгу "Продавец обуви. История компании Nike, рассказанная ее основателем - Фил Найт"

Штрассер был страховым адвокатом, ненавидящим страхование — и адвокатов.

Вуделл растерял все свои юношеские мечты во время несчастного случая.

Меня выгнали из бейсбольной команды. И сердце мое было разбито.

Я видел прирожденного неудачника в каждом «задолицем», и наоборот, и я знал, что вместе мы могли выйти победителями. Я еще не знал в точности, что означает эта победа, кроме того, что она была антиподом проигрыша, но, казалось, мы приближались все ближе к решающему моменту, когда этот вопрос будет решен или же, по крайней мере, будет более четко определен. Возможно, превращение нашей компании в публичную и станет таким моментом.

Возможно, превращение в публичную компанию наконец-то гарантирует нам, что «Найк» будет жить. Если у меня и были сомнения по поводу управленческой команды «Блю Риббон» в 1976 году, они в основном касались меня самого. Правильно ли я поставил себя с «задолицыми», давая им так мало указаний? Когда они добивались чего-то хорошего, я просто пожимал плечами и выдавал свою высшую похвалу: неплохо. Когда они ошибались, я минуту-другую орал, а затем отбрасывал все в сторону. Никто из «задолицых» не чувствовал ни малейшей угрозы с моей стороны — хорошо ли это было? Не говорите людям, как делать вещи. Скажите им, что делать, и они удивят вас своей изобретательностью. Это был правильный путь для Паттона и его солдат. Но правильным ли был такой подход к сборищу «задолицых»? Я был обеспокоен. Возможно, мне следовало бы побольше власти прибрать к рукам. Возможно, нам следовало бы больше структурировать компанию.

Но потом я задумывался: что бы я ни делал, это должно сработать, поскольку бунтарства почти не наблюдается. Действительно, после Борка никто ни разу не устроил настоящей истерики по чему бы то ни было, даже по вопросу о том, сколько им платят, что неслыханно для любой компании, большой или маленькой. «Задолицым» было известно, что я и себе платил немного, и они верили, что я плачу им столько, сколько могу.

«Задолицым» явно нравилась та культура, которую я создал. Я доверял им целиком, не следил за ними, и такое отношение породило твердую обоюдную лояльность. Мой стиль руководства не сработал бы с людьми, которые привыкли, чтобы их направляли, подсказывали им каждый шаг, а эта группа находила его раскрепощающим, вливающим в них больше сил. Я позволял им быть самими собой, позволял им заниматься делом, позволял им совершать ошибки, то есть относился к ним так же, как мне нравилось, когда люди относились ко мне.

В конце уикэнда, проведенного с «задолицыми», погруженный в эти и прочие мысли, я в полном трансе возвращался за рулем в Портленд. Где-то с полпути я выходил из своего транса и начинал думать о Пенни и мальчишках. «Задолицые» были для меня как семья, но каждую минуту, которую я провел с ними, мне приходилось выкраивать за счет моей другой семьи, настоящей. Вина была физически ощутима. Часто я входил в дом, и Мэтью с Трэвисом встречали меня у порога. «Где ты был?» — бывало, спрашивали они. «Папочка был с друзьями», — отвечал я, подхватывая их на руки. Они смотрели на меня смущенными глазами. «Но мамочка сказала нам, что ты работал».

Где-то в это же время, когда «Найк» выпустил свою первую детскую обувь, «Валли Ваффл» и «Робби Роуд Рейсер», Мэтью объявил, что он никогда в жизни не будет носить «Найк». Это был его способ выразить свою досаду в связи с моими отлучками и прочими причинами для расстройства. Пенни пыталась растолковать ему, что папочка отсутствовал не по своей воле. Папочка пытался что-то создать. Папочка пытался сделать так, чтобы он с Трэвисом смог поступить в колледж, когда придет время.

Я даже не потрудился что-то объяснить. Я сказал себе, что было неважно, что я говорю. Мэтью никогда не понимал, а Трэвис понимал всегда — похоже, они родились с этими точками зрения по умолчанию. Мэтью, казалось, впитал в себя врожденную обиду на меня, тогда как Трэвис, казалось, с рождения был преданным сыном. Какую разницу вызовут еще несколько слов? Какую разницу вызовут еще несколько часов?

Мой стиль отцовства — мой стиль менеджмента. Я всегда задавался вопросом — хорош ли он или же только достаточно хорош?

Я неоднократно давал обет измениться. Неоднократно говорил себе: «Буду больше времени проводить с мальчишками». Неоднократно я выполнял обещание — на какое-то время. Но затем возвращался к своему прежнему образу жизни, к единственному способу, который знал. Не устранялся. Но и не держал руки на пульсе.

Возможно, это была единственная проблема, которую я не мог решить с помощью мозгового штурма со своими «задолицыми» собратьями. Куда сложнее, чем проблема, как доставить средние вставки подошвы из пункта А в пункт Б, выглядела задача с сыном А и сыном Б, как сделать их счастливыми, одновременно поддерживая на плаву сына В — «Найка».

Воздух в кроссовках

Звали его М. Фрэнк Руди, он был бывшим инженером аэрокосмической отрасли и настоящим оригиналом. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что перед вами профессор с приветом, хотя пройдут еще годы, прежде чем я узнаю в полной мере о степени его сумасшествия (он вел подробнейший дневник своих половых связей и дефекации). У него был деловой партнер, Боб Богерт, еще один мозголом, и у них была Безумная Идея, и оба собирались выложить ее нам — это все, что мне было известно на то утро в марте 1977 года, когда мы собрались вокруг стола для переговоров. Я даже не был уверен в том, каким образом эти парни вышли на нас или каким образом они устроили нашу встречу.

«О’кей, ребята, — сказал я, — что у вас?»

Помню, день был замечательный. Свет за окном был маслянисто-бледно-желтым, а небо голубым впервые за долгие месяцы, поэтому я был рассеян, по-весеннему меланхоличен в тот момент, когда Руди навалился грудью на стол и улыбнулся: «Мистер Найт, мы придумали, как закачать… воздух… в обувь для бега».

Я сдвинул брови и уронил карандаш. «Зачем?» — спросил я.

«Чтобы повысить амортизацию, — ответил он. — Чтобы повысить поддержку. Чтобы мчаться по жизни».

Я вытаращил глаза: «Вы шутите, да?»

Мне приходилось слышать много глупостей от массы разных людей в обувной отрасли, но это… О Боже!

Руди вручил мне пару подошв, которые выглядели так, будто их телепортировали из двадцать второго века. Большие, неуклюжие, это был чистый толстый пластик, внутри которого — пузырьки? Я перевернул их. «Пузырьки?» — спросил я.

Я положил подошвы и пригляделся к Руди, окинув его взглядом с головы до пят. Ростом шесть футов три дюйма (1 метр 90 см. — Прим. пер.), долговязый, с непослушной копной темных волос, в очках с толстенными стеклами, с кривым оскалом и явным, думал я, дефицитом витамина D. Мало бывает на солнце. Или же давно потерянный член семейки Адамс.

Он заметил, как я смерил его оценивающим взглядом, заметил мой скептицизм, и это совершенно его не потревожило. Он подошел к доске, взял кусочек мела и стал писать цифры, символы, уравнения. Он объяснил несколько подробнее, почему кроссовки «на воздушной подушке» выполнят свою задачу, почему они никогда не сплющатся, почему эта модель — Следующее Великое Изобретение. Когда он закончил, я продолжал смотреть на доску. Будучи квалифицированным бухгалтером, я большую часть своей жизни провел, глядя на доску, но каракули этого парня Руди были чем-то иным. Неподдающимся расшифровке.