Читать книгу "Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года - Борис Иванович Колоницкий"

Белоострове, партийные активисты приветствовали его пением «Марсельезы». Затем революционный гимн прозвучал в Петрограде и в исполнении военного оркестра, торжественно выстроившегося на перроне Финляндского вокзала[920]. Со своими оркестрами пришли и некоторые районные партийные организации (случайный попутчик Ленина, британский офицер Бромхэд заметил три оркестра). Большевик В.И. Залежский вспоминал, что, когда Ленин закончил свою знаменитую речь, раздался «революционный гимн». Можно предположить, что исполнялась «Марсельеза». Вероятно, лидер большевиков слушал тогда гимн Российской революции со смешанным чувством. По словам Е.Д. Стасовой, поздно вечером, после беседы с большевистским руководством Ленин предложил собравшимся спеть революционные песни, пели «Варшавянку», «Замучен тяжелой неволей», но когда кто-то запел «Марсельезу» вождь большевиков поморщился и сказал: «Давайте петь „Интернационал“»[921].

Чем объясняется подобная реакция Ленина? Многие социалисты разного толка воспринимали «Марсельезу» как гимн «буржуазной» революции и противопоставляли ему социалистический символ — «пролетарский» гимн «Интернационал». Так считали не только большевики. Меньшевик В.Л. Львов-Рогачевский писал в 1917 г.: «… В атмосфере мировой войны в нашей варварской отсталой стране совершается буржуазная революция, в то время как в Западной Европе время буржуазных революций давно прошло, давно „Марсельезу“ заменил „Интернационал“, а в дверь отжившего буржуазного строя стучится социализм»[922]. Вполне естественно, что Ленин, открыто призывавший к социалистической революции, отрицательно относился к «буржуазной» «Марсельезе».

К тому же для европейских социалистов-интернационалистов «Марсельеза» была прежде всего гимном одной из главных воюющих «империалистических» держав. Негативное отношение к ней становилось важным знаком, отличающим интернационалистов (считавших себя истинными социалистами) от «социал-патриотов» Антанты. Это проявилось, например, во время митинга в честь победы Российской революции, проведенного в марте 1917 г. в Париже. В нем принимали участие русские эмигранты, придерживающиеся различных политических взглядов и по-разному относившиеся к войне. Свою радость по поводу переворота они выражали с помощью различных символов, что в тех условиях неизбежно вело к острому столкновению. Писатель И.Г. Эренбург вспоминал: «Одни запели „Марсельезу“, другие — „Интернационал“. Праздник окончился дракой». С другой стороны, празднование 1 мая 1917 г. в русских войсках, расположенных во Франции, ошеломило жителей окрестных деревень: русский военный оркестр исполнил сначала «Марсельезу», а затем «Интернационал». Французские крестьяне были весьма озадачены соседством совершенно несовместимых для них символов: «Воевать всем надоело, наши тоже бунтуют… Но почему с ними офицеры! И почему они исполняют „Марсельезу“? Странный вы народ!»[923]. В то время для французов «Интернационал» явился знаком мятежа и интернационализма, а «Марсельеза» — символом патриотизма и республиканского законопослушания (Французские коммунисты признали «Марсельезу» лишь в эпоху Народного фронта, в середине 30-х гг., когда они реабилитировали и сам термин «патриотизм»). Как видим, и иностранные дипломаты в России, и французские крестьяне, и русские эмигранты-социалисты, в том числе Ленин, при всех своих различиях, реагировали на песню «по-европейски», противопоставляя ее «Интернационалу».

Однако, и в России, и в войсках русского экспедиционного корпуса во Франции в 1917 г., обе песни могли сосуществовать, воспринимаясь как знаки единой революционной политической культуры. При этом «Марсельеза» выступала в качестве символа интернационализма. Например, на русско-германском фронте исполнение «Марсельезы» полковым оркестром русской армии служило сигналом к братанию. Звуки этого гимна звучали на многих участках фронта и в день праздника Первого мая (порой, впрочем, исполнялся и «Интернационал»)[924]. Можно только догадываться о том, с каким чувством германские офицеры-разведчики и пропагандисты, руководившие братанием с немецкой стороны, слушали «Марсельезу», гимн своего заклятого противника. Но для русских солдат-окопников она была сигналом к активным интернационалистским действиям. «Целый день в окопах играла музыка, неслись к врагам мощные звуки „Марсельезы“», — так описывал фронтовик, участник братания в этот день[925].

Возвращаясь к вышеупомянутому фрагменту воспоминаний Е.Д. Стасовой, следует отметить комментарии советских исследователей, утверждавших, что символическим отражением политической борьбы после Февраля был конфликт «буржуазной» «Марсельезы» и «пролетарского» «Интернационала». В этом есть некоторая доля истины. Уже до приезда Ленина большевики уделяли особое внимание пропаганде «Интернационала». Так, 10 марта в «Правде» была опубликована статья М.С. Ольминского, который писал: «Русская армия во всех ротах, эскадронах, сотнях, батареях и иных командах должна обучаться хоровому пению „Интернационала“». Характерно, что статья звучала как боевая директива, копируя стиль военных приказов. Однако и через несколько месяцев даже многие большевики-активисты не знали толком текста «Интернационала». Например, известно, что в июне 1917 г. Н.И. Подвойский разучивал с делегатами партийной конференции военных организаций «Интернационал», слова и мотив которого, по его собственным словам, в это время мало кто знал[926].

Порой «Марсельеза» и после приезда Ленина воспринималась некоторыми большевиками как признанный партийный гимн. Открывая Самарскую городскую партийную конференцию, 9 апреля член временного комитета большевиков А. Митрофанов призывал своих товарищей начать заседание исполнением революционного гимна: «Каждый раз, когда мы выходили из подполья на улицу протестовать и бороться на баррикадах, мы делали это под звуки рабочей Марсельезы — начнем же строительство партии и борьбу в новых условиях под звуки старой нашей песни». После этого все присутствующие встали и запели «Марсельезу». Затем в честь «светлых мучеников» партии спели похоронный марш «Вы жертвою пали». Пением «Марсельезы» и революционного «Похоронного марша» начали свое собрание и большевики Самарского Трубочного завода 17 апреля[927].

Разумеется, «Интернационал» был большевистским партийным гимном — и Апрельская конференция, и VI съезд большевиков завершались его исполнением. Однако в 1917 г. большевики не обладали монополией на «Интернационал»: завершая работу своих форумов его пели и делегаты меньшевистской партийной конференции, и делегаты III съезда партии социалистов-революционеров. Во время первомайского митинга, организованного социалистами-революционерами в петроградском цирке Чинизелли, сначала прозвучала «Марсельеза», после чего А.Ф. Керенский призвал всех присутствующих исполнить «Интернационал». Он начал петь сам и весь зал с энтузиазмом подхватил слова международного социалистического гимна. Текст «Интернационала» публиковался в песенниках, выпускавшихся издательствами различной политической ориентации — большевиками, меньшевиками, социалистами-революционерами, печатью Советов и войсковых комитетов, а также беспартийными издательствами, преследовавшими коммерческие цели[928].

Постепенно «Интернационал» получал все более широкое распространение. Особенно часто он, разумеется, исполнялся 18 апреля (1 мая по новому стилю), хотя «Марсельеза» и осталась главным и самым популярным «гимном революции».

Во время Апрельского кризиса оркестры некоторых полков, вышедших на улицы в знак протеста против «ноты Милюкова», играли «Интернационал». Его же пели и демонстранты, что специально отметила печать большевиков. Но эти же оркестры играли и «Марсельезу», а рабочие пели «Рабочую Марсельезу». Позже это обстоятельство подчеркивалось некоторыми большевиками как доказательство миролюбия, лояльности демонстрантов. «Рабочие пели „Марсельезу“ и ничего угрожающего для окружающих не было в их поведении…», — сообщал большевик-свидетель юристу, расследовавшему причины кровавых столкновений, произошедших в эти дни[929].

Как видим, в марте