Читать книгу "Прости меня луна - Татьяна Абалова"

— Я как-то еще не определился… — шея Барчука побагровела, а ладони вспотели. Он вытер их о штаны.

Януша покружилась вокруг него, стоящего истуканом, потом села на диван. Расправила красивое платье, сложила руки как прилежная ученица.

— Если надеешься ее обаять, то напрасно, — ласковый взгляд в сторону замершей таким же истуканом сестры. — Ее сердце другому отдано.

— А ты откуда знаешь? — хором выдохнули два истукана.

— Надо получше прятать дневник, — наставительно произнесла царевна. — Ах, люблю, не могу, а он обо мне совсем не думает!

— Ах ты маленькая засранка! — метко брошенная подушка снесла тщательно уложенную на голове косу на бок. Януша вскрикнула и запустила в ответ думочку. Та наверняка попала бы в Стеллу, но на ее защиту встал рыцарь, у которого моментально расквасился нос — золотые кисти по углам небольшой подушки оказались на редкость жесткими.

В самый разгар боя, когда двое старших загнали младшую за диван, и она, не помышляя сдаваться, метнула оттуда книжку, над которой совсем недавно грезила ее сестра, в комнату боязливо заглянул лакей.

— Что?! — обернулась на него раскрасневшаяся Стелла и тут же получила по голове ловко брошенной туфлей. — Ах, ты паршивка!

Лакей дождался, когда старшая дочь царя Берелива перестанет трепать младшую, с достоинством произнес:

— Его Величество требует срочно прибыть в малую залу.

— Это важно? — князь Вышегородский упер ладони в колени и никак не мог отдышаться.

— Не-а, если в малую… не важно… Вот если бы в большую… Сдаешься? Сдаешься?!

— Д-да-а-а, — просипела Януша. Еще бы. Стелла хоть и не отличалась пышными телесами, весила достаточно. — Только слезь с меня, пожалуйста. Дышать нечем!

— Клянись, что больше не откроешь мой дневник!

— Клянусь! Я маменьке дам почитать, а сама ни-ни!

— Что здесь происходит?! — лакей растворился в глубине коридора, а на его месте застыл сам царь-батюшка. Из-за его плеча на побоище с интересом взирали граф Алекс де-Бромон и глава эрийской королевской стражи Бертран.

— Папа! Она мне князя Вышегородского пожадничала отдавать!

— Вот ты!.. — растерялся Костюшка. Кровь из носа еще продолжала течь, и он, будто неразумное дитя, вытер ее рукавом. От этого его вид не стал лучше.

Все трое являли собой жалкое зрелище, но это не смутило пришедших. Вперед выступил граф Де-Бромон. Развернув плотный лист бумаги и прочистив горло, он принялся зачитывать:

«Я, Генрих, принц Эрийский, прошу руки дочери Его Величества царя Берелива…»

Янушка с загоревшимися глазами выступила вперед и похлопала себя по груди.

— Я? — с надеждой спросила она.

— Старшей дочери, — уточнил Алекс, пряча улыбку. Кашлянув еще раз, он закончил свою короткую речь:

«…прошу руки царевны Стеллы! Собственноручно подписано сего числа сего месяца».

— Костюшка теперь точно мой, — прошептала Янушка и схватила вздрогнувшего «жениха» за руку.

А Стелла ничего не слышала и не видела. В голове звенело и вовсе не от удара туфлей. Она никак не могла осознать произнесенного.

— Прочтите еще раз, пожалуйста, — попросила она.

— Та-та-та… — пробежался глазами по строкам Алекс и громко зачитал самую суть: — Принц Генрих просит руки царевны Стеллы!

— Отказать? — поинтересовался царь, видя растерянность дочери.

Та, наконец, пришла в себя. Поправила волосы, одернула юбку. Выпрямилась так, что стала выше. Острые плечи, напряженная спина. Берелив не ожидал ничего хорошего. И был прав.

— Династический брак? — уточнила старшая дочь.

Оба посла кивнули. Отец от досады крякнул.

— А как же любовь?

— Стерпится — слюбится, — никто и не заметил, когда в помещении появилась Ирсения. Януша тут же отпустила руку князя Вышегородского. — Короли не выбирают.

— Зато выбирают Ветер и Луна, — ответила царевна и пошла прочь.

Сзади никто не дернулся бежать за Стеллой. Каждый из оставшихся в разгромленной комнате знал, что любые доводы окажутся бесполезными. После монастыря и прочих страшных событий, царевна перестала быть той наивной девочкой, которая стремилась переехать в Эрию и доказать всем, что она достойна быть женой наследника.

Теперь ей ничего доказывать не надо. И если кто-то надеялся, что она пустится в пляс от радости, услышав официальный сухой текст, то он сильно ошибался. Она знает себе цену. И как царевна, и как женщина.

Рывком распахнув дверь в свои покои, Стелла позволила себе всхлипнуть. Направляясь к кровати, где собиралась нареветься всласть, почти ничего не видя от разом хлынувших слез, она едва не сшибла… стоящего на одном колене Генриха. Принца Эрийского, а в простонародье Ветра.

Он протянул к ней ладонь и тихим голосом спросил:

— Луна, ты будешь моей?

Она подозрительно сощурила глаза и поджала губы. Руку медленно отвела за спину.

— Я помню каждый твой поцелуй. Я помню каждое твое прикосновение. Я помню, как ты прижималась ко мне, когда Лоза стащил меня на пол. Я помню каждое признание в любви. Я не видел тебя, не представлял, как ты изменилась за все те годы, что находилась рядом, и не осознавал, стала ли ты еще красивее или у тебя на носу появились прыщи, но уже тогда я твердо знал, что лучшей женщины мне не найти.

— Выгода? Ты понял свою выгоду? Во мне есть все, что может сделать из меня достойную жену, а в будущем и королеву? Разве этого достаточно для тебя, Ветер?

— Этого достаточно для принца Эрийского. Но не для Ветра. Как недостаточно и для Луны. Потому что она не знает главного: ее любят. Искренне. Всей душой. Неистово и самозабвенно. Я не мог дышать, когда ты приходила ко мне. И не имел сил подняться и прижать к себе. Вернуть все те поцелуи, что ты мне подарила, пока я лежал бревном. Нет, далеко не бесчувственным. Со скованным чужой волей телом, но не бесчувственным.

Генрих поднялся. Он теперь стоял так близко, что Луна могла рассмотреть выгравированного на золотой пуговице дракона. И чувствовать запах. Такой знакомый, задевающий струны ее души. Но струны дрогнули еще сильнее, когда Генрих поднес руки к ее лицу и заставил поднять на него глаза.

— Прости меня, Луна. Прости за тот давний разрыв помолвки, за годы немоты, за то, что не видел тебя, пока был рядом с другой женщиной, прости за все, что совершил и еще совершу. Я люблю тебя, Луна.

Он медленно наклонился и приник к ее губам. Поцелуй был неспешный. Без того огня, что бушевал в сердцах обоих. Он был примирительным, пробным. Из тех, что становятся первыми в бесчисленной череде счастливых мгновений.

— Ты мне задолжал, — произнесла Луна, когда ее губы отпустили.

— Весь мир к твоим ногам.