Читать книгу "Месть еврея - Вера Крыжановская"

Случайность или воспоминание заставили Валерию поднять голову, когда она проходила мимо дома бан­кира, взгляд ее обежал анфиладу окон, остановился на двух русых головках, видневшихся наверху.

— Рауль,— прошептала она, сжимая руку своего мужа,— взгляни, на этом балконе наш ребенок — твой живой портрет!

Князь поднял голову, с грустью взглянул на пре­лестного мальчика, на свое утраченное сокровище, а затем отвернулся с глубоким вздохом.

IX

Прошло месяца два после смерти маленького Аме­дея. Тотчас же после похорон Рауль взял шестимесяч­ный отпуск и поселился со своей семьей на вилле зятя. Этого потребовали Рудольф и Антуанетта, убежденные, что их участие и дружба необходимы несчастным моло­дым супругам в эти тяжелые дни.

Нравственное потрясение, вынесенное князем, явно оставило более глубокие следы, чем можно было пред­полагать. Им овладели глухая тревога и лихорадочная нервность, и никакое занятие не в состоянии было его развлечь. Он задумывался и искал одиночества и уеди­нения.

Валерия с братом употребляли все усилия, чтобы рас­сеять эту вредную для здоровья задумчивость, но все старания их оставались пока напрасными. Наконец, Ру­дольфу, знавшему любовь князя к конному спорту, уда­лось заставить его приобрести новых лошадей и само­му заняться их выездкой. Это, отчасти, привело его в нормальное состояние.

Банкир тоже поселился с детьми в Рюденгорфе, но вел тихую и уединенную жизнь. Его видели всего раз или два, а обоюдные поклоны только свидетельствовали о добрых соседских отношениях.

В одно прекрасное июльское утро Рауль велел зало­жить в маленький шарабан новую пару и поехал на обычную прогулку в уединенной местности. Ему хоте­лось еще раз попробовать свою покупку, прежде чем подарить Валерии. Князь был довольно далеко от дома и хотел повернуть назад, как вдруг из придорожной ка­навы поднялся нищий в лохмотьях. Несчастный был, должно быть, глухонемой, потому что, махая шапкой, с какими-то бессвязными странными криками бросился к экипажу. Но лошади испугались его криков, разма­хивания и развевающихся лохмотьев, кинулись в сто­рону пашни и понесли по полю.

Рассеянный, по обыкновению, и захваченный, кроме то­го, врасплох, Рауль выпустил одну из вожжей и не мог ее поймать. Положение его было отчаянное, потому что по­следняя вожжа порвалась, и он рисковал вылететь из лег­кого экипажа, который ежесекундно мог сломаться. Меж­ду тем понесшие лошади стрелой неслись прямо к большо­му озеру близ Рюденгорфа, широкая серебристая поверх­ность которого уже виднелась из-за деревьев. Берега с этой стороны были круты, и падение с такой высоты гро­зило неизбежной смертью. Рауль должен был решиться, если ничто не остановит лошадей, прыгнуть с шарабана.

Пользуясь свежестью утра, Вельден вышел прогу­ляться пешком и в раздумье шел тенистой тропинкой, окаймляющей озеро. Он любил эту местность и часто посещал островок, где провел лучшие минуты своей жиз­ни. Вдруг внимание его было привлечено глухим шумом колес и испуганными криками. Обернувшись, он увидел полуразбитый шарабан, с которым пара взмыленных ло­шадей неслась прямо к озеру, а в шарабане стоял че­ловек в военной форме, очевидно, выжидавший наиболее благоприятного момента для отчаянного прыжка. Гуго с первого же взгляда узнал князя и тотчас же вспом­нил свой последний разговор с Валерией. Не обещал ли он ей оберегать ее счастье, хотя бы ценой своей собствен­ной жизни? Теперь ее мужу угрожала смертельная опасность. Не должен ли он был счесть своей обязан­ностью попытаться спасти его, жертвуя своей собствен­ной жизнью, которая, впрочем, была ему в тягость?

Не размышляя долее, он бросился навстречу коням. Своей шляпой ударил одну из лошадей, а другой уце­пился за гриву. Испуганные неожиданностью, лошади стали на дыбы и бросились назад, причем одна из них упала и опрокинула кабриолет, а выброшенный из экипажа Рауль без чувств упал на шоссе. В тот же миг лошадь ударила банкира по голове и сшибла его с ног. Он хотел подняться, но, потеряв равновесие, скатился в ров. Сбежались крестьяне, издали видевшие катастрофу, отпрягли лошадей и подняли раненых. Рауль первый пришел в себя, но он чувствовал какую-то странную внутреннюю боль, и кровь пошла горлом. Особенно изу­мился он, когда в своем спасителе узнал прежнего врага и соперника. Он велел крестьянам отнести домой бан­кира, не подававшего признаков жизни, а для себя по­просил из Рюденгорфа карету.

Можно было себе представить испуг Валерии и Ан­туанетты, когда Рауля, снова лишившегося чувств и об­литого кровью, вынули из кареты.

Тотчас были посланы верховые в Пешт за Рудоль­фом и за докторами.

После внимательного осмотра доктора объявили Ру­дольфу, что если подтвердится подозреваемое внутрен­нее повреждение, то жизнь князя в опасности.

Убитая, истерзанная волнениями Валерия день и ночь ходила за мужем, любовь ее сказывалась в уходе и из­редка лишь мысль ее обращалась к Гуго, рисковавшему жизнью для спасения ее счастья, а теперь страдавшему в одиночестве. Ей было известно от брата, ежедневно посылавшего узнать о здоровье больного, что Вельден опасно ранен в голову и плечо, и что после четырнадца­тичасового обморока у него обнаружилась горячка, и теперь он находится между жизнью и смертью.

Рауль же, по-видимому, поправлялся, мог уже вста­вать с постели и ходить по комнате, но он чувствовал, что боли в спине и груди усиливались, а по временам шла кровь горлом, и продолжительная бессонница изну­ряла его. Он тоже с живым участием осведомился о состоянии здоровья банкира.

— Без его самопожертвования я не имел бы счастья беседовать с вами, друзья мои,— говорил князь.

Рудольф несколько раз ездил в Рюденгорф, но Вельден в бреду не узнавал его. Наконец, доктор сообщил графу, что больной пришел в себя, что ему лучше, и можно было надеяться на полное выздоровление.

Когда Рудольф поехал к банкиру, Антуанетта изъя­вила желание сопутствовать мужу, чтобы лично передать больному благодарность семьи. Граф с женой вошли в комнату Гуго, который дремал, но при легком шорохе шагов открыл глаза и с удивлением взглянул на гостей. Он уже готовился дать им почувствовать, что ему вовсе не по душе это снисхождение к нему гордых аристо­кратов, но Антуанетта взяла его руку и сказала:

— Благодарение Богу, что вы вне опасности, г-н Мейер, и что ваше великодушное самопожертвова­ние не имело гибельных последствий.

В ее взгляде и голосе было столько искренней симпатии и истинного участия, что Гуго невольно был тронут.

— Благодарю! — сказал он, прижимая ее руку к сво­им губам.— И вам, граф, позвольте выразить мою бла­годарность. Но вы приписываете слишком много заслуг такому простому делу. Что теряет бесполезный человек, как я, который, к тому, же, в глубине души сознает себя преступником? Не будь я спиритуалистом, я давно бы положил конец этой разбитой, пустой и бесцельной жизни. Умереть, спасая жизнь ближнего человека, полез­ного и любимого, смерть которого оплакивала бы целая семья, это было бы самоубийство, приятное Богу, но Господь этого не допустил. Тем не менее, я все же сча­стлив, что сберег жизнь князя для любимой его жены и для всех его близких.