Читать книгу "Агентство "Золотая шпилька". Дело вахтерши Ольги Васильевны. Сверху видно все - Ирина Меркина"

— Ну, вообще-то я никому, — продолжал между тем Потапов, — но тебе скажу, так и быть. Клянись, что ни одной живой душе… Да не хочу я, чтоб знали! И там достанут. А я отдыхать еду, и тем более не один. В Таиланд. Ага. Но только между нами, ладно?

Он говорил еще что-то, постепенно удаляясь в сторону выхода, но Севе и этого было достаточно, чтобы потонуть в волнах душной черной зависти. Нет, не таланту Потапова он завидовал, а тому, что этот состоявшийся, благодушный, уверенный в себе человек только что купил за восемь с половиной кусков камеру, за которую Сева отдал бы год жизни, и отправляется с ней на Таиланд. Будет, наверное, такое снимать, э-эх!..

— Так что это за фрукт? — прогудел над ухом Валька. И Сева даже слегка успокоился. Пусть он фраер и неудачник, но все-таки не такое убоище, как Валентин, сын богатенького папы, не имеющий за душой ни единого таланта, кроме дара просаживать деньги все равно где — в казино или в кабаке. Он, Сева, хотя бы знает, для чего он существует и к чему стремится, а Валя — просто амеба, несет его по жизни без цели и смысла. Вот уж кому он никогда не будет завидовать, несмотря на папины деньги и связи. Пустой человек Валька, пустоцвет, хоть товарищ хороший. И на том спасибо.

— Потапов — один из лучших современных фотографов, — объяснил Сева. — Его в самых крутых журналах печатают. Помнишь, мы с тобой видели на Крымском Валу его снимки? «Высота», «Под занавесом»?

Валька пожал плечами. Ничего он, разумеется, не помнил.

— Пойдем? — спросил он тоскуя. Ему уже давно надоело кружить по залу и смотреть на фотографии, которые для него все были одинаковы и которые только из уважения к Севке он не называл фотками.

Сева и Валя дружили с четырнадцати лет, если это можно было назвать дружбой. Они познакомились в фотостудии, которую один пожилой и именитый в прошлом мастер открыл в районном клубе для окрестной детворы. Мастер жил по соседству с Валькиными родителями, даже был знаком с ними, тогда еще не вполне раскрутившимися со своей импортной мебелью и не оторвавшимися от народа. И Валентин, которому дома вечно надоедали с предложениями «заняться делом», решил, что фотография вполне может сойти за имитацию такого дела. Благо аппарат у него был, и не из худших.

Собственно, студия, или, как по старинке именовали ее бабушки в клубе, кружок, и была рассчитана на мальчиков и девочек из хороших семей, которые не прочь были узнать, для чего служат кнопочки и колесики на их навороченных «мыльницах» и как запечатлеть своего друга с полным ртом чипсов, чтобы получилось похоже на рекламу. Фотокамера в обеспеченных кругах считалась идеальным подарком для подростков обоего пола: и со смыслом, и интеллигентно, и дорого.

Сева Грищенко в этой компании оказался белой вороной — у него не было богатых родителей, он уже умел снимать и пришел, чтобы научиться настоящему мастерству. Аппарат у него был старый, трофейный дедушкин «Лингоф». Илья Владимирович, увидев его первый раз, восхищенно поцокал языком: «Вот это техника! Германия, ручная сборка. Продать не хочешь? Я бы купил».

Студийные «мажоры» Севку не любили, но не за принадлежность к низшим слоям общества, а за талант и одержимость. Он относился к занятиям серьезно, нарушая неписаный молодежный кодекс пофигизма, на-все-покладизма. И мэтр Илья Владимирович его выделял, обсуждая с ним такие темы, в которых остальные ребята просто ни слова не понимали.

Только Валя Красильников благоволил к Сявке, как за глаза называли Севу в студии. Валя вообще был человеком незлобивым и радушным. Что касается пофигизма, то это популярное качество для Красильникова являлось не просто чертой характера, но физиологической особенностью организма. Если можно было представить себе двух совершенно разных по темпераменту людей, то это были Сева Грищенко и Валя Красильников.

У Вальки, впрочем, была одна цель в жизни — все попробовать. Но диктовалась она не жадностью до впечатлений, а тем же пофигизмом. Испытать, понять, что не хочу, и на этом успокоиться, как пытался сформулировать сам Валентин. С формулировками у него тоже было неважно. Сева в ответ напоминал ему анекдот про медведя, который находит на дороге кучу дерьма, нюхает его, набирает лапой, кладет на язык и удовлетворенно говорит: «Дерьмо! Хорошо, что попробовал, а то бы вляпался». «Во-во!» — жизнерадостно соглашался Валька.

Однако к окончанию школы под нажимом семьи Валентин Красильников сформулировал цель своей жизни: он сделает свои увлечения работой. Его бизнес (если так хочется родителям), а может, и не бизнес будет связан с индустрией развлечений. Папа-Красильников недоверчиво пожал плечами, но отправил сына изучать менеджмент. Валька продолжал оттягиваться теперь уже на законном основании, чаще один, но иногда в компании с Севой Грищенко, которому в его планах была отведена особая роль.

Их дружба выросла из делового сотрудничества. Вначале четырнадцатилетние мальчишки заключили договор. Он существовал лишь в устной форме, но соблюдался неукоснительно в течение многих лет. Валя, как сын бизнесмена, конечно, знал, что все серьезные соглашения надо подписывать, но ему было лень.

Суть договора была простой: Валя резвится, Сева снимает. Вальке казалось скорее забавным, чем лестным, иметь в столь юном возрасте собственного фотолетописца. А Севка, у которого наконец появился почти профессиональный «никон», радовался любой возможности репортажной съемки, тем более что с помощью козырного друга он мог проникать в такие места, куда его одного в жизни не пустили бы.

Еще до института Валя успел попробовать себя в ночных клубах, наркопритонах, казино, борделях разного уровня, гей-саунах, равно как на поле для гольфа, картинге, ипподроме и под парусом дядиной яхты. Особняком стояли авиашкола и посещение тайных собраний московских неофашистов. Все это, как и многое другое, было запечатлено, зафиксировано и в виде негативов и контролек аккуратно разложено по коробочкам и конвертикам с подробными ярлычками. В том, что касалось техники и отснятых пленок, довольно рассеянный в остальных делах Севка был зануден до фанатизма.

— Когда я стану великим человеком, ты будешь стричь с меня купоны, — мечтал Валька. — Представляешь, сколько лет через пять начнут стоить мои фотки с клюшкой для гольфа или голым в бассейне?

— И с Мариком на коленках, — добавлял Севка. — Твои конкуренты за такой кадр отвалят мне лимон баксов не глядя.

У него в архиве действительно накопилось достаточно компромата на Вальку, стань он политиком или общественным деятелем, чтобы утопить его либо безбедно прожить весь остаток жизни на деньги за молчание. Но, к сожалению, Валька ни политиком, ни общественным деятелем никогда не станет, а следовательно, ни он сам, ни его конкуренты за компромат платить не будут. Будь Красильников способен сделать серьезную карьеру, у него даже в нежном возрасте хватило бы мозгов не давать повода для шантажа никому, хоть бы и лучшему другу. Но нет, их высочество грезят только о карьере шоумена — либо продюсер, либо, на крайний случай, модный ведущий, а для этого и Марик на коленках, и мутный взгляд сквозь только что опустошенный стакан, и младенческий сон со шприцем в руке, и прочие шедевры, отснятые Севой, — именно то, что доктор прописал. С дальним прицелом на эту «славу» Валентин и припахал верного Севку фиксировать его подвиги с самого начала «славных дел», а позже даже начал ему за это приплачивать.