Читать книгу "Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - Таисия Наполова"

Слова Куракина заставили Матвеева задуматься: такой ли пустяк эти слухи, что их можно пропускать мимо ушей? Ему давно доносили, будто у него в доме живёт «непотребная девица» и что он взял её в наложницы, а когда о том проведала его молодая жена, он решил «приворотить» к девице самого царя.

Как бы там ни было, но когда об этих слухах заговорили в его доме вельможи, когда при словах о «худой молве» многие отвели в сторону глаза, Матвеев понял, что отмалчиваться более нельзя.

— Сам-то ведаешь ли, как помочь делу? — поддержал он начатый Куракиным разговор.

Настороженность Матвеева и его очевидное желание что-то выпытать не понравились Куракину.

— Ты, Артамон, не спеши с вопросом. Сам знаешь, поспешность хороша лишь при ловле блох. Мы знаем, что задумано дело великое, да более того ни о чём не ведаем. Перво-наперво нам неведомо, что за девица у тебя в дому проживает? Какого она рода? И как попала в твой дом?

Гости обменялись понимающими взглядами. Хорошо повёл дело князь. Он слыл молчальником, из него слова лишнего не вытянешь. Недаром царь взял его в дядьки наследнику престола. В его лице, в самой манере говорить были мягкость, пристойность, благожелательность и одновременно сила.

И — удивительное дело — всегда уклончивый Матвеев пошёл на открытый разговор. Начало делу было положено.

— Девица, о коей ты спрашиваешь, князь, моя родня. А свёл меня с ней случай. Дело было летом, ехал я по своим делам мимо деревни Киркино, вижу, бежит к моей карете девочка, плачет. Я велел остановить лошадей, справляюсь, что у неё за горе. Она стала рассказывать, что у них в доме девка удавилась. Спрашиваю: «Тебе её жалко?» Отвечает: «Как не жалко!» — «Тебя-то саму кто жалеет?» — «Что меня жалеть? Я и сама могу за себя постоять», — «Ты, значит, сильная?» — «Я-то сильная, да братиков и сестричек у меня много, трудно с ними управляться». Я посмотрел на девочку — она была в лаптях. Я посадил её в карету, чему она весьма обрадовалась, и мы поехали к ней домой...

Матвеев на минуту прервал свой рассказ, почувствовав недоверие гостей, затем продолжал с той убедительностью, какая была ему свойственна:

— Семья девочки занимала половину дома, и все ютились в одной комнате. В ней была больная матушка, но она не могла ничего толком объяснить, но всё же из расспросов можно было понять, что она приходилась мне дальней роднёй. Отец семейства Кирилл Полуехтович Нарышкин был стрелецким полуголовой. На его жалкое жалованье нельзя было пристойно содержать семью... Словом, я поддался настроению минуты, подумав, что сумею пристроить девочку к добрым людям, — добавил Матвеев, стараясь придать своему рассказу больше вескости, — но жена моя захотела оставить её у себя.

— Да ты не удочерил ли девку? — спросил дьяк Посольского приказа Субботин.

Он только недавно пришёл с какими-то бумагами к Матвееву и не успел разобраться в этой истории.

— Поначалу мы с женой так и надумали, да воспротивился отец её Кирилл Полуехтович.

— Стало быть, тебе и ответа за неё меньше держать. Ежели и сама девка не дворянского рода...

Гости усмехнулись. Дьяк, наверно, не знал о высоком предназначении «девки». Но Матвееву не понравились эти усмешки. Он с достоинством подчеркнул:

— Ты, дьяк, видно, не ведаешь, что я и сам незнатного рода.

— Однако ныне ты знатнее прочих. Так-то, — поправился незадачливый гость, а про себя подумал: «Тебе ныне сам чёрт не брат, ибо сам царь поднял тебя на такую высоту...»

Когда гость вышел, Симеон Полоцкий грустно заметил:

— В Москве несть числа людей, подобных этому дьяку. Им до всего есть дело, они все берутся решать. Он же первый и станет говорить, что девица Наталья незнатного рода. Таковы ли прежде бывали царицы!

— И что из того? Покойная царица Мария Ильинична Милославская тоже была незнатного рода, — возразил ему князь Голицын. — Скажи, князь Фёдор, ты у нас по этой части знаток...

— Отец покойной царицы Илья Данилович был древнего литовского рода. В Россию он приехал в свите дочери короля Витовта, будущей великой княгини Софьи Витовтовны. И всё ж несладко ему пришлось поначалу. В люди он выбился с помощью своего дядьки — влиятельного дьяка Грамотина, — отозвался князь Куракин.

Пока гости переговаривались между собой, неожиданно раздался басовитый голос долго молчавшего Богдана Хитрово:

— Не всё то правда, что наносит молва. Мне ведомо, что люди честные — Милославские дорожили своей честью! — сторонились дьяка Грамотина, хотя он и содействовал им в делах. Дьяк был бесстыдным дельцом. Да что поделаешь, у нас на Руси-матушке испокон веков крепятся дурные связи, а силу берут случайные люди.

Гости поняли эти слова как намёк на Матвеева и с чувством неловкости опустили глаза. Пристойно ли гостю так язвить хозяина? Не пора ли прийти к добру и согласию? Видели, как Матвеев при словах «случайные люди» взглянул на боярина с насмешливым любопытством, словно говоря: «Тебя-то самого кто выбросил на Верх, или не случай? И разве не люди, подобные дьяку Грамотину, подставляли тебе плечо в нужный момент?»

Но и Богдан был тоже недоволен собой. Не первый раз такое с ним, когда он не сумел промолчать где надо, а начав, не смог вовремя остановиться. Слова его были не столько справедливыми, сколько колючими.

И всё же, когда гости начали расходиться, Матвеев любезно простился с боярином Хитрово и поблагодарил за участие в беседе. Учись, Богдан, европейским манерам! А князь Долгорукий по-дружески сказал ему: «Когда я слушал тебя, Богдан, мне припомнились слова одного умного поляка: «Чаще всего мы бываем неправы именно тогда, когда нам кажется, что мы думаем и поступаем справедливо».

Хитрово было досадно, что именитые князья были сегодня так щепетильны в вопросах чести бесчестного человека. «Влиятелен при царе? Большую силу взял? Да будет ли эта сила опорой для них?» — думал боярин, наблюдая, как все они гуськом вышли в боковую дверь, ведущую в оранжерею. Радушный хозяин решил показать гостям диковинки, вывезенные им из чужих земель.

С него же, Богдана, на сей раз довольно «диковинок».

И кому поведать об этих огорчениях? Давно ли русские князья готовы были рисковать жизнью, лишь бы, не дай Бог, не унизить свой род! А ныне кланяются безродному счастливчику...

Богдану припомнилась не столь давняя история, рассказанная ему отцом.

Это было в царствование Михаила, отца Алексея. И случилась эта печальная история с братом знаменитого Василия Васильевича Голицына — князем Иваном Васильевичем. В своё время патриарх Гермоген назвал князя Василия «столпом государства», его прочили на царский трон. Но было время великой Смуты, поляки хотели видеть на престоле Владислава и, чтобы устранить такого опасного претендента, как князь Голицын, увезли его в Польшу, где он и умер. Поэтому при царе Михаиле брат несчастного Василия Голицына пользовался особым почётом, но это — почёт и гордость своим родом, погубившие его, как и старшего брата...