Читать книгу "Польша против Российской империи. История противостояния - Николай Малишевский"

Теперь перейдем к другому изменнику, подобному же по заслугам для нашего любезного отечества. Приближались пасхальные праздники. Полторы недели оставалось до них, когда епископ Коссаковский предложил Игельстрому такой проект народного избиения. Пусть он пришлет к епископу, заведывающему варшавским духовенством, чтобы последний сделал распоряжение духовенству, начать богослужение в костелах в одно время, а именно в 8 часов вечера. Это для того, чтобы во время богослужения москали, сделавши внезапное нападение, отняли у нас арсенал, а потом немедленно окружили бы пушками все наши костелы вместе с находившимися в них людьми. И в тот час, как началась бы тревога, люди, понятно, перепуганные, устремились бы все разом вон из костелов, москали могли бы превосходно перебить всех. Игельстром принял этот проект епископа Коссаковского с особенным благоговением и даже не сделал против него ни одного возражения, а велел немедленно отдать приказание духовенству оповестить народ, что пасхальное богослужение начнется во всех костелах вместе, в 8 часов вечера, в чем ошиблись Игельстром и сей разумный епископ Коссаковский.

Но Бог не хотел такой огульной хвалы, которая, без сомнения, была бы насыщена кровью. Пусть каждый посмотрит — какую этот епископ-изменник хотел оставить прекрасную память в Польше. Если бы коронная гвардия почти вся пошла для парада (do assystencyi) в приходский костел (так назывался в простонародии костел Св. Яна (ныне кафедральный)), москали могли бы тогда очень легко забрать арсенал, потому что кто же бы его тогда защищал? Даже и солдат, которые были в приходском костеле, москалям очень удобно будет не только перебить, но даже обезоружить, а затем уже с народом сделать что угодно. Этот проект епископа Коссаковского, когда мы узнали об нем, изранил наши сердца тем, что хотя духовное лицо, а даже и внимания не обратил на такую страшную резню, которая, благодаря его совету нашим врагам, могла бы иметь место в храме Божием. Это тот епископ-изменник, который только тогда прибыл в Польшу, когда должен был согласиться на раздел страны, это тот самый епископ, который уже сам учинил убийство, приказав невинных бернардинов умертвить в храме Божием; кровь их и без того уже взывала к Богу о мщении, а он еще дополнил свою меру проектом относительно варшавских жителей. А вот я касательно самого его никакого проекта не сочинял, а однако же в состоянии был велеть его послать в верх (в подлиннике: poslac do gyory (повесить)) за интриги — за то, что он обманул престол, сенат и духовенство, а не знал о том, что один варшавский башмачник его победит, и даже в то время, когда он приказал перебить его собратий. Ниже увидим — какою погиб он смертью. Но будет уже об этом прекрасном прелате. Посмотрим теперь, как мы готовились к восстанию.

Когда я склонил всех старших цеховых, то сейчас же их обязал, чтобы каждый из них старался привлечь ремесленных старшин защищать нас, а мы с кс. Мейером и с Нецким отправились на заседание одних только офицеров, из которых каждый должен был выполнить нам присягу, ибо я боялся быть выданным вторично. Но Бог помог нам, тайна наша не была выдана. Хотя у меня во втором этаже стоял московский поручик, а даже и он совсем ни о чем не знал. Заседания наши происходили у меня на четвертом этаже, ежедневно, в продолжение трех с половиною недель, и хотя, правда, что мы постоянно собирались по ночам, тем не менее было чего опасаться, особливо мне, чтобы кто-нибудь не выдал.

Приближалось время начинать, а у нас, как назло, не было ни одного генерала, ни даже полковника, который бы встал во главе войск. Мы имели у себя только двух штаб-офицеров; на стороне революции были лишь одни субалтерн-офицеры. Равным образом и из обывателей у меня не было такого, который бы встал во главе последних. Так мы выслали ротмистра Пенговского, пользовавшегося доверием среди варшавян, ибо он уже бывал президентом, — встать во главе граждан. Но он не хотел принять этой сомнительной должности, опасаясь быть выданным Игельстрому И действительно, было чего бояться, хотя мы и знали о его мужестве, а равно и о том, что и сам он только и ожидал случая к началу восстания. Еще отправили мы из своей среды майора Зайглица и капитана Метельского к полковнику полка Дзялынского Гайману, прося его встать во главе военных. Но наш полковник только ответил уверением, что, как начнется восстание, он станет бить не своих, а лишь москалей; более ничего не сказал, боясь быть выданным, ибо, в таком случав, без сомнения, был бы отослан к своему генералу Дзялынскому, который уже был взят москалями в плен и отправлен в Киев, а вообще он был патриотом, — и так было чего бояться. То обстоятельство, что мы не могли найти военных и гражданских начальников, очень нас беспокоило, ибо откладывать долее мы уже не могли, не желая, чтобы москали нас предупредили. Шла уже последняя неделя перед Пасхою, которой москали ожидали с великим нетерпением, желая как можно скорее выполнить свой замысел. Тут я должен прежде открыть ту тайну, которую я узнал и благодаря которой начало нашей революции предупредило москалей.

Я был знаком с московским офицером, служившим в канцелярии Игельстрома, часто выпивал с ним, когда мы сходились. Пришел ко мне этот офицер утром во вторник (в 1794 г. Великий вторник падал на 3 (15) апреля) покупать башмаки для своей любовницы и, купив их, посоветовал мне забрать с собою жену, детей и из вещей что получше и выехать из Варшавы, хотя бы недели на две. Я спросил его из любопытства — зачем он велит мне выехать? Тут он начал мне передавать рассказы, что в Великую субботу в Варшаве произойдет великая резня; на что я ответил ему, что слышу об этом в первый раз. Тогда этот офицер начал мне обстоятельно рассказывать, каким путем предполагают москали отнять у нас арсенал, перебить его защитников и обезоружить находящееся в Варшаве войско, а если бы им это не удалось, — они не могли бы добыть арсенала, — то имели намерение приказать поджечь Варшаву и, что будет, возможно, прежде разграбить, а потом выйти из нее. (Очевидно, что этот фантастический офицер существовал только в воображении Килинского, буквально повторяя басню, выдуманную заговорщиками для народа. Ред.)

Прежде всего офицер этот спросил меня: знаю ли я о том, что пасхальная заутреня будет во всех костелах одновременно? Я ответил, что слышал, но для чего — не знаю. Он мне сказал: для того, что в то время, когда весь народ пойдет в костелы, а гвардия, по обычаю, соберется в приходском костеле, москали с пушками окружат все костелы и никого оттуда не выпустят, пока не отберут от нас, или не разграбят, арсенала, а для убеждения меня советовал пойти осмотреть орудия, которые были спрятаны вблизи костелов, и указал, в каких именно домах они были скрыты; чему я весьма удивился. Желая узнать от него еще более и за ту великую тайну, которую он мне раскрыл, я послал для него за ликером, и когда мы выпили по нескольку рюмок, от открыл мне всю правду, какие только средства предложены нашими поляками для истребления нас в Варшаве, при чем сказал мне, что такой проект предложил Игельстрому епископ Коссаковский относительно костелов; еще рассказал мне, что гетман Ожаровский отдал приказание польским командирам вместе с москалями бить народ, — о чем мы узнали только от этого офицера; также сообщил мне, что солдаты на Праге готовят и натачивают на нас шесть сундуков ножей; еще передал мне что Игельстром велел заготовить деревянные табакерки, величиною в полторы копейки, кои должны были иметь в средине сургучные печати; их предполагали раздать некоторым польским особам в Варшаве, дабы последние, предъявив их, не потерпели никакого вреда; кроме того мне рассказал, что в Варшаве в то время было скрыто 8000 москалей. Впоследствии мы узнали, что все, что только он сообщил, была совершенная правда. И я этого офицера не только поблагодарил тогда за эту тайну, но даже вечно буду ему благодарен, ибо через свое любезное предостережение он сохранил мне жизнь и ускорил начало нашего восстания.