Читать книгу "Свой, чужой, родной - Татьяна Полякова"

— А вдруг это важно?

— Кому?

— Ну, не знаю… — Она тяжело вздохнула.

«С ума сойти», — мысленно простонала я, а вслух сказала:

— Это просто адрес, который кто-то из квартирантов записал на листке бумаги. Я сомневаюсь, что в полиции этим заинтересуются.

— Думаешь? А следователь сказал, если что-то вдруг вспомните или еще чего…

— Какой следователь? — насторожилась я.

— Фамилии я уже не помню. Шесть лет прошло.

— Стоп! — прорвало меня.

Может, прозвучало не особо вежливо, но подействовало. Марина Витальевна теперь смотрела и помалкивала, а я задала вопрос:

— Что случилось шесть лет назад?

— Как же… сестра моя пропала.

— В каком смысле «пропала»?

— В таком, — пожала плечами она. — Была и нет.

— Но… — подобное в моей голове не особо укладывалось. — Она возвращалась с работы или еще куда-то пошла? При каких обстоятельствах это случилось?

— Да никаких обстоятельств не было. Пропала, и все, до сих пор ни слуху ни духу… Такие обстоятельства.

— А почему вы решили, что записка имеет отношение к вашей сестре?

— Почерк-то ее.

— Вы уверены?

— Конечно, уверена. Почерк у нее красивый, буковки ровненькие и с завитушками. Она еще в детстве всем поздравительные открытки подписывала. Здесь видно, что спешила, но все равно буковки одна к одной.

Приподнявшись, я посмотрела на записку. Буквы действительно ровные, и завитушки присутствуют.

Тут Марина Витальевна вскочила, бросилась в прихожую, начала рыться в верхнем ящике комода и вскоре вернулась с поздравительной открыткой.

— Вот, смотри. Это она мне на день рождения дарила, а потом пропала, недели через две. День рождения у меня 30 мая, а хватились Эмму 14 июня. Это я отлично помню.

Пожалуй, насчет почерка Марина Витальевна права, я, конечно, не графолог, но очень похоже.

— А кто ее хватился? — задала я очередной вопрос.

Марина устроилась на стуле, тяжело вздохнула и ответила:

— Подруга ее. Варька Спиридонова. Она как раз под Эмкой жила.

— А ваша сестра жила в квартире, которую вы сейчас мне сдаете?

— Ну… квартира родительская. Папа умер, когда Эмке четыре года было. А маму мы восемь лет назад похоронили. Хотели квартиру продать, но у Эмки своего жилья не было, она то у хахаля своего, то на съемной. Не складывалось у нее с мужчинами… Хотя сама, конечно, виновата. Мама ей говорила: до свадьбы к себе не подпускай, а она с пятнадцати лет парням на шею вешалась. Мама только диву давалась, в кого Эмка такая шалава… Извини, Тиночка. Это я от нервов…

— Ничего-ничего, — замотала головой я. — Значит, сестра осталась в родительской квартире?

— А куда ей еще? У меня квартира своя, у нее нет. Пошла сестре на уступки. На те деньги, что ей причитались, она бы квартиру не купила. Если только на окраине, а ей туда не хотелось. Рассудили так: за год-два она подзаработает деньжат, тогда и квартиру на продажу выставим. Да не успели, пропала сестра.

— И первой на это обратила внимание соседка?

— Да. Варька. Они с детства дружили. А с сестрой мы в то время не очень ладили. Виделись редко. Она и на день рождения ко мне заскочила на полчаса. Дела у нее… Что за дела? Она ведь даже не работала. С одного места уволилась, а другого не нашла. Кто ж так увольняется, скажи на милость? Надо головой-то думать, что делаешь… А 14 июня у Варьки день рождения. И она, само собой, Эмки хватилась. То есть хватилась раньше, но не беспокоилась. Мало ли куда подруга сорвалась, Эмка — она такая… Поманит какой-нибудь мужик — и понеслась душа в рай. Она и с работы уволилась, потому что в отпуск ее не отпускали, а ее, видишь ли, любовник в Турцию позвал. Слетала в Турцию, работы лишилась, а потом, конечно, и любовника. Ну а Варвара забеспокоилась, когда Эмка на день рождения к ней не пришла и даже не поздравила. И мне позвонила. Я сначала отмахнулась, хорошо сестру зная, но тревогу почувствовала. Варька-то права, дружили они с трех лет, и не было такого, чтоб сестра ее не поздравила. Я в квартиру. Все вещи на месте. Паспорт в шкафу, и загранпаспорт тоже. Выходит, никуда она не уехала. Куда без паспорта? Я сразу в полицию заявила. Они Варьку поспрашивали, еще кое-кого из соседей… На том все и кончилось. Шесть лет никаких известий. Два раза на опознание вызывали. Такой ужас… Хорошо, Варька со мной ходила. Слава богу, не Эмка в морге лежала, но ты подумай, что я пережила. Я на этом деле инвалидность заработала. С мужем развелась. Кому я нужна, больная-пребольная. И сейчас опять все сначала? Начнут водить по кабинетам да трупы показывать. Ужас! — Она передернула плечами и заплакала.

— Но… вдруг это действительно важно? — нерешительно сказала я. — Вдруг встреча, которая произошла в двадцать третьем доме, имеет отношение к ее исчезновению?

— Имеет не имеет… Шесть лет прошло. И ты сама говоришь, дом-то этот заброшенный. И неизвестно, когда Эмка записку писала. Она в квартире два года жила. А неряха была — ужас. Уж точно гарнитур не двигала ни разу.

— И все-таки…

Марина смотрела так, точно я по капле пью ее кровь, потом кивнула:

— Только я одна не пойду. Да у меня в их коридорах приступ начнется. Еще в больнице окажусь… И был бы толк. Шесть лет прошло…

— Эмму признали мертвой? — сообразила я.

— А как же…

«Она за квартиру боится, что ли?» — подумала я. Впрочем, длинный список «чего боится моя хозяйка» можно продолжать до бесконечности.

— Ладно, — сказала я, поднимаясь. — Я записку Тимофею Глазкову покажу. Он подскажет, как поступить.

— Точно, — обрадовалась Марина. — Может, без меня как-нибудь обойдется. Мне с моим здоровьем…

Я заверила, что ее здоровье мы будем беречь, и поспешила к двери.

Вечера я ждала с нетерпением, хотелось рассказать о находке Тимофею. Впрочем, вряд ли он придет в восторг от моего рассказа. О том, что соседка пропала, ему должно быть известно, хотя в то время он еще здесь не жил. Я подозревала, что шестилетней давности исчезновение не произвело бы на меня такого впечатления, не будь этой записки. Люди, к сожалению, исчезают, и бывает, что навсегда. Но дом с колоннами будоражил воображение. Ничего удивительного, что я вдруг решила прогуляться и очень скоро замерла возле калитки.

Ставни по-прежнему закрыты. При свете дня это был просто старый дом, изрядно запущенный. И все же… приближаться к нему не хотелось. Даже сейчас он, казалось, таил угрозу. Впрочем, это, скорее всего, мои фантазии. Траву возле дома недавно скосили. Еще одно доказательство появления хозяев. И факт своего возвращения они не держат в секрете. Хотя ставни почему-то не открывают.

Я уже минут пять разглядывала дом, делая вид, что вожусь с мобильным, когда заметила, что за мной тоже наблюдают. На скамейке ближе к остановке сидела странного вида тетка, одной рукой она бережно прижимала к груди пакет, в котором что-то позвякивало, а во второй держала сигарету, но не курила, а смотрела на меня, приоткрыв рот, точно я диво дивное. На ногах у нее были домашние тапочки, а на плечах — куртка с капюшоном. С меховой опушкой. И это при том, что с утра обещали +25, а в реальности было даже больше. На бомжиху не похожа, тапочки симпатичные, а куртка чистая. Да и не тетка она вовсе. Лицо оплывшее, но ей вряд ли больше тридцати пяти — сорока.