Читать книгу "Свой, чужой, родной - Татьяна Полякова"

Одному богу известно, как долго бы это продолжалось, но тут в город приехал президент. Граждане с восторгом вышли его встречать, однако картину всеобщей радости подпортили ходоки от народа с длинным перечнем заслуг лихоимцев-чиновников. Любанинская магистраль заняла там почетное первое место. Не успел президент отбыть в соседнюю область, как «КамАЗы» пошли сплошным потоком, в рекордные сроки завалив песком даже то, что заваливать не стоило. И тут возникла новая проблема. Так как всерьез строить дорогу, по-видимому, никто не собирался, реального плана строительства попросту не существовало, и его пришлось изобретать на ходу. Тогда и выяснилось: чтобы провести дорогу из пункта А в пункт Б, потребовалось бы снести старое духовное училище, а главное, отдать под дорогу часть бывшего губернаторского сада, который считался любимым местом отдыха горожан. И хоть взамен предлагалось создать сразу два парка с фонтанами и детскими площадками, горожане стояли насмерть, а чтобы местная власть в одночасье не решила вопрос при помощи бульдозера, отправили петицию президенту, собрав аж сорок тысяч подписей. Если верить Людке. Ясное дело, снести четыре дома, один из которых давно заброшен и затянут сеткой, куда проще, чем справиться с народным гневом.

— Значит, дом снесут? — спросила я, точнее, подумала вслух. — Когда?

— Ну, на днях вряд ли получится. Надо же все согласовать, наверняка кто-то из жильцов заартачится… Полгода, думаю, еще простоит. Находись он на пару-тройку метров подальше, мог бы выжить, а так оказывается практически на обочине.

— Жаль. Красивый дом.

— Да ладно! Чего в нем красивого? Сама говоришь: выглядит жутко…

«Может, хозяева объявились, узнав о предстоящем сносе?» — подумала я, убирая посуду.

Людка побежала по делам, а я, немного послонявшись по квартире, решила позвонить своей квартирной хозяйке.

Мой звонок Марину Витальевну насторожил. Обычно я звонила раз в месяц, когда наступал срок оплаты квартиры, до которого было еще далеко, и, едва поздоровавшись, она спросила:

— Тиночка, что случилось?

— Все в порядке, — ответила я и заверила, что в обозримом будущем съезжать не собираюсь. Это ее заметно успокоило, а я продолжала: — Марина Витальевна, я решила сделать генеральную уборку и мебель в кухне отодвинула…

— Что-то не так? — вновь заволновалась она.

— Все нормально, — повторила я. — Нашла записку, которая за стол завалилась. Вот и хотела узнать, кто жил до меня в этой квартире.

— Какую записку?

Хозяйка моя, женщина нервная, пребывала в постоянной тревоге, каждое мгновение ожидая от мира какой-нибудь пакости. Малейшее изменение в привычном течении жизни вызывало у нее едва ли не панику. Она боялась, что лишится квартирантки и придется искать другую; что крыша старая, квартиру зальет и придется делать ремонт; что зима будет холодной и полопаются трубы; лето — жарким и начнутся пожары…

Собственно, по этой причине я и старалась свести наше общение к минимуму. Заезжая к ней, деньги передавала у порога и, отговорившись делами, тут же сбегала, а если она ко мне наведывалась, встречала ее в дверях уже одетая и торопилась покинуть квартиру. Иногда и вовсе оставляла деньги в почтовом ящике, от которого у нее был ключ. Этот способ ей не нравился, хотя доступ к ящикам внизу никто, кроме нас с ней, Тимофея и Людки, не имел, а у них ключа от ее ящика, соответственно, не было. Почтальоны всю корреспонденцию, состоявшую в основном из счетов, закидывали в щель, предусмотрительно сделанную в двери, что Марину Витальевну, кстати, тоже беспокоило: «счета потеряются». Мне стоило больших трудов объяснить, что при автоплатежах весь этот ворох бумаг без надобности.

В общем, обращаясь к ней, я прекрасно понимала, что нарушаю привычное течение ее жизни и подвергаю себя испытаниям. Но любопытство было сильнее.

— Давайте я вам ее покажу. Ничего особенного, но меня она заинтересовала. Вот я и хотела поговорить о прежних жильцах. Можно по телефону поговорить, если вам удобнее.

— А как же записка?

— Я вам ее прочитаю.

Она с минуту размышляла.

— Я приехать не могу, у меня варенье… Приезжай прямо сейчас и записку привези.

— Хорошо. Спасибо.

Я поспешила закончить разговор, собралась за пять минут и покинула квартиру.

Жила Марина Витальевна в трех троллейбусных остановках отсюда, и я решила отправиться к ней пешком. Разомнусь, а заодно придумаю объяснение моему внезапному любопытству.

Двухподъездную пятиэтажку втиснули между особняками начала прошлого века, и была она как бельмо на глазу. Совершенно неуместное здесь сооружение, но году в семидесятом, когда строили этот дом, должно быть, считали иначе.

Набрав код на домофоне и сообщив о своем приходе, я поднялась на третий этаж. Марина Витальевна ждала меня, стоя в дверях.

Было ей лет сорок пять, выражение лица такое, словно она говорила: «Когда ж вы меня в покое оставите!»

— Заходи, Тиночка, — сказала Марина.

Я вошла, сбросила балетки, отказалась от предложенных тапочек и вслед за хозяйкой направилась на кухню. С вареньем она уже закончила. Земляничный запах еще стоял на кухне, но медный таз был убран на один из шкафов, а на столе выстроились стеклянные банки, на крышках которых Марина Витальевна фломастером написала «земляника». Должно быть, боялась перепутать.

— Вот сюда садись, — засуетилась хозяйка. — Хочешь чаю?

— Спасибо, ничего не надо.

— Ага… А где записка?

Я достала листок бумаги и протянула ей. Руки ее дрожали, что, в общем-то, не удивило. Зная ее характер, я не сомневалась: ничего хорошего она от жизни в принципе не ждет.

С минуту Марина Витальевна разглядывала записку, точно там не пара слов, а текст на три тысячи знаков. Потом взяла очки, лежавшие на холодильнике, и вновь принялась читать. Губы ее при этом шевелились, словно у первоклашки. Я приготовилась к испытаниям.

— Я ничего не понимаю, — жалобно произнесла она, положив листок на стол перед собой.

— Видите ли, 23-й дом вроде бы нежилой, а моя подруга мечтает устроить там фотосессию, вот я и подумала: может, кто-то из ваших бывших квартирантов знаком с хозяином дома?

— Какой дом? Господи, Тина, как ты меня напугала…

«Интересно, что ж такого страшного я сказала?» — очень хотелось спросить мне, но вместо этого я начала плести про подругу и фотосессию, а Марина Витальевна, сложив руки на коленях, продолжала смотреть на пожелтевший листок бумаги с таким выражением, точно перед ней устроилась гадюка.

Разумеется, я уже жалела, что пришла сюда, и тут Марина сказала:

— Теперь придется в полицию идти. Как думаешь?

Это уж вовсе никуда не годилось, и я, не сдержавшись, спросила:

— В полицию-то зачем?