Читать книгу "Зримая тьма - Уильям Голдинг"

— Я ничего не расслышал. Эдемом? Каким Эдемом?

Мэтти снова забормотал.

— Нет, так не годится, — сказал директор. — Послушай, как тебя… Вилдворт. Что бедняга Хендерсон делал на пожарной лестнице?

Мэтти бросил на него испепеляющий взгляд исподлобья, и единственное слово сорвалось с его уст:

— Демон!

Пришлось оставить Мэтти в покое и послать за мистером Педигри. Тот явился, жалкий, ослабевший, с серым лицом и подкашивающимися ногами. Директор посмотрел на него с брезгливым сочувствием и предложил сесть. Мистер Педигри рухнул на стул. Адвокат разъяснил возможный ход событий, добавив, что можно добиться смягчения наказания чистосердечным признанием, после чего отпадет надобность в допросе учеников. Мистер Педигри сидел, нахохлившись и дрожа. С ним были вежливы, но во время разговора он только раз оживился. Когда директор дружелюбно сообщил, что у него есть друг — маленький Мэтти Виндвуд пытался выгородить его, — лицо мистера Педигри побледнело, потом покраснело и снова побледнело.

— Этот ужасный, мерзкий уродец! Я не притронусь к нему, пусть даже на земле не останется никого больше!

Арест мистера Педигри постарались провести по возможности незаметно, учитывая, что он согласился признать себя виновным. Все же он покинул свою комнату и спустился по лестнице в сопровождении полисмена. И тем не менее этот щенок, тенью следовавший за ним, оказался и здесь, став свидетелем его позора и ужаса! Мистер Педигри, проходя через большой зал, закричал:

— Мерзкий, злой мальчишка! Это ты во всем виноват!

Самое интересное, что вся школа, видимо, была согласна с мистером Педигри. Бедный старый Педрила стал еще более популярен среди учеников, чем в те безмятежные дни, когда он раздавал им ломтики пирога и готов был снисходительно сносить насмешки в обмен на их симпатию. И никто, включая директора, адвоката и даже судью, так и не узнал, что же на самом деле произошло той ночью; как Хендерсон умолял Педигри впустить его, как ему было отказано, как он поскользнулся на крыше и упал, — ведь теперь Хендерсон был мертв и не мог никому раскрыть тайну своей неистовой страсти. Но для Мэтти эта история имела последствия: ему объявили бойкот, и он впал в глубокое уныние. Школьному персоналу стало понятно, что это тот случай, когда ребенка надо досрочно выпустить из школы, и если не лекарством, то хоть облегчением для него может стать простая, не требующая особой сообразительности работа. Директор, который был постоянным покупателем в магазине скобяных товаров Фрэнкли в конце Хай-стрит, рядом со Старым мостом, ухитрился найти там для Мэтти место; и в школе больше никогда не видели ни его, ни Педигри, ставшего заключенным номер 109732.

Директор тоже недолго оставался в школе. Он не простил себе того, что не помог Хендерсону, пришедшему к нему поговорить. Под предлогом пошатнувшегося здоровья он в конце семестра оставил должность; и поскольку причиной его отставки была трагедия, то в своем домике над белыми утесами он снова и снова перебирал в памяти ее туманные клочки, но раз за разом все глубже запутывался. Только однажды ему показалось, что он набрел на путь к разгадке, да и то не был уверен. Это была цитата из Ветхого Завета: «На Едома простру сапог мой». Директор вспомнил Мэтти, и по коже у него побежали мурашки. Цитата, разумеется, была примитивным проклятием, подлинный смысл которого терялся при переводе, наподобие «снесем с лица земли» и десятков подобных жестокостей. Он сидел и размышлял, не попал ли ему в руки ключ к чему-то более мрачному, чем трагедия юного Хендерсона.

Он кивал и бормотал себе под нос:

— Ну да, сказать — это одно, а сделать — совсем другое.

ГЛАВА 3

Магазин скобяных товаров Фрэнкли был единственным в своем роде. После того как прорыли канал и построили Старый мост, недвижимость в этой части Гринфилда упала в цене. В начале девятнадцатого века торговое предприятие Фрэнкли перебралось в ветхие постройки, задами выходившие на канал и стоившие не дороже грязи. Сейчас возраст зданий уже не поддавался определению. Одни стены были сложены из кирпича, другие выложены плиткой, третьи покрыты оштукатуренной дранкой, четвертые представляли собой причудливые деревянные конструкции. Вполне возможно, что кое-где на месте последних в средние века были окна, впоследствии забитые досками и теперь казавшиеся просто обветшалыми стенами. Здесь не осталось ни одной балки без зарубок, желобков и случайных дырок, свидетельствовавших о перестройках, перепланировках, достройках и ремонтах, выполнявшихся на протяжении многих веков. Строения, в конце концов перешедшие во владение Фрэнкли, своей хаотичностью и беспорядочностью напоминали коралловые рифы. Выходивший на Хай-стрит фасад только к 1850 году получил законченный вид и уже в 1909 году, в ожидании визита Его Величества короля Эдуарда VII, был перестроен заново.

К этому времени, если не раньше, все чердаки и мансарды, галереи, коридоры, закоулки и щели уже использовались как склады и были забиты товаром. У Фрэнкли от каждого века, каждого поколения, каждой партии товара оседал остаток или осадок, внося вклад в общую захламленность. Порывшись в дальних уголках, посетитель мог наткнуться на каретные лампы или пилорамы, не попавшие в музей, а все еще ожидавшие случайного извозчика или столяра, который не пожелал перейти на паровые машины. Правда, в начале двадцатого века хозяева попытались убрать с первого этажа весь устарелый хлам. В результате этот этаж как бы сам собой претерпел некую эволюцию, разделившись на отделы, учитывавшие разные потребности покупателей: инструменты, садовый инвентарь, принадлежности для игры в крокет и так далее. После потрясений Первой мировой войны магазин опутала паутина проволок, по которым в маленьких деревянных ящичках передавались деньги. Эта система поражала всех — и малышей, и стариков. Продавец отправлял коробочку — щелк! — от своего прилавка, и когда она долетала до кассы, звенел колокольчик — дзинь! Кассир открывал коробочку, доставал деньги, проверял банкноту на свет, клал сдачу в коробочку и посылал ее обратно — щелк!., щелк! Все это занимало массу времени, но вызывало интерес и восхищение, как игрушечная железная дорога. В базарные дни колокольчик звенел часто и так заливисто, что пробивался сквозь мычание скота, который перегоняли по Старому мосту. Зато в другие дни колокольчик надолго умолкал, и эти паузы с течением лет становились все длиннее. Посетитель, блуждавший в самых дальних и темных закоулках магазина, мог познакомиться с другим свойством деревянных коробочек. Звук колокольчиков терялся среди беспорядочных конструкций, и коробочка могла просвистеть над головой покупателя, как хищная птица, обогнуть угол и умчаться в самую неожиданную сторону.

Во владениях Фрэнкли уважали древность. Вся эта сложная система была придумана для того, чтобы не устанавливать около каждого продавца кассу. Но непредвиденным следствием явилось то, что проволочная паутина напрочь изолировала продавцов от мира. Молодой мистер Фрэнкли занял место покойного мистера Фрэнкли, в свой черед стал старым мистером Фрэнкли и умер, а его продавцы, сохранившие здоровье, может быть, благодаря размеренной благочестивости своего существования, не умирали, продолжая стоять за прилавками. Новый молодой мистер Фрэнкли, еще более набожный, чем его предки, упразднил денежную канатную дорогу, решив, что она бросает тень на репутацию этих достойных стариков. Именно он и был тот знаменитый мистер Артур Фрэнкли, построивший часовню, — «мистер Артур», как сокращенно называли его в своих темных углах эти джентльмены, речь которых осталась неоскверненной в эпоху безлошадных экипажей. Мистер Артур вернул на прилавки деревянные кассы, восстановив достоинство каждого отдела.