Читать книгу "Неудержимая. Моя жизнь - Мария Шарапова"

– Эта девочка не похожа на остальных.

Много позже я говорила об этом с инструктором.

– Знаешь, – сказал он мне, – я тогда был еще непроснувшимся. На дворе было раннее утро, а мне уже приходилось делать упражнения, хотя думал я только о перерыве на ланч. И тут появляешься ты. Меньше всех остальных и попросту взрываешь мне мозг.

В то утро он отвел меня на свободный корт, где мы смогли в одиночестве поиграть в течение пяти-десяти минут. Потом он подошел к телефону рядом с кортом и набрал номер. (Телефон рядом с кортом? Я такого в жизни не видела). Инструктор звонил Нику Боллетьери.

– Босс, – сказал он, – у меня здесь есть кое-кто, на кого вам стоит посмотреть прямо сейчас.

Он провел меня на центральный корт, святая святых академии. Дальше я должна была идти без Юрия. Это непреложное правило: никаких родителей на центральном корте. Насколько я помню, это был первый раз, когда я рассталась с папой с того момента, как мы вылетели из Сочи. И мне это не понравилось. Я испугалась. Кто все эти люди, куда меня ведут, смогу ли я вернуться назад?

Теперь мне сложно отделить мое самое первое впечатление о Нике от всего того, что я узнала о нем позже. Он не был ни высоким, ни маленьким, и первым, что бросалось вам в глаза, были растрепанные седые волосы и зубы, такие сверкающие, что их было видно метров за сто. У него были тонкие, но мускулистые руки, а кожа так загорела на солнце, что задубела и стала багрового цвета. Был ясно, что мужчина проводит массу времени на свежем воздухе. Ник вырос в Бронксе, районе Нью-Йорка и был младшим сыном в большой семье. Теннис не пользовался там популярностью: Нью-Йорк – это баскетбол. После колледжа Ник поступил на военную службу, а потом переехал во Флориду. Он хотел стать юристом, но проучился в Университете Майами меньше года. Но главное – это то, что там он начал играть в теннис. Сначала он играл, потом стал учить друзей и понял, что инструктор из него гораздо лучше, чем игрок. Он стал давать уроки, а потом какое-то время работал в гостиницах, как профессиональный инструктор по теннису. Он копил деньги, придал своей деятельности достойный вид, собрал инвесторов и открыл свою школу.

К тому моменту, как я к нему попала, на кампусе академии располагались невысокие административные здания и общежития, корты с твердым покрытием, грунтовые корты и центральный корт, купающийся в свете прожекторов. Академия уже была известна как место, где выросли Андре Агасси, Джим Курье, Анна Курникова, Моника Селеш и Мари Пирс. Ник стал легендой. Практически превратился в карикатурного теннисного гуру. У него было, по-моему, семь жен и множество учеников. Что ему было до маленькой девочки из России? Возможно, когда я подошла к нему, он как раз подписывал очередные бумаги на развод. В душе он просто хороший бизнесмен. Который создал солидное предприятие. Когда вы думаете о теннисных академиях в Америке, первой в голову приходит академия Боллетьери. Ничего подобного ей в мире не существует. Я никогда не думала о нем, как о тренере. Скорее, как об учителе или даже о наставнике.

В тот день я не играла с Ником. Я играла с инструктором, а он стоял в тени и наблюдал. Он потрясающе наблюдает, замечая тенденции и привычки и всякие другие вещи, как маленькие, так и большие. И в этом его талант. В умении видеть. Он видит конец в тот момент, когда все только начинается. Работая над этой книгой, я встречалась с людьми, которые сыграли важную роль в моей жизни. И говорила с Ником в его офисе в академии. Он постарел, выглядит немного хрупким, но все равно это Ник на все 100 %.

– Вы помните ее? – спросила я его о нашей первой встрече.

– Конечно, помню, – сказал он, рассмеявшись. – Я уже слышал о тебе. Кто-то позвонил мне и рассказал: Есть одна маленькая девочка из Росси, но как она играет! Честно говоря, такие звонки раздаются у меня почти каждый день, так что я редко обращаю на них внимание. Но потом приехала ты, и мне позвонил мой инструктор.

– Ник, ты должен это увидеть.

Это было необычно. И я понял все и сразу, как только увидел твои первые удары. Тебе было всего шесть, но ты просто вколачивала мячи. И дело было не только в силе удара – дело было в том, как работали твои ноги, как ты держала ракетку. Идеально, все было просто идеально. Конечно, тебя надо было многому научить. Но самым потрясающим была твоя концентрация. Ты никогда ее не теряла и повторяла движения снова и снова. Сначала ты не знала всех движений, не обладала достаточной силой, но мыслила ты как игрок. А всему остальному можно было научить.

Ник попросил привести моего отца. Вместе с ним пришел переводчик. Нам сделали предложение. Я была еще слишком мала, чтобы жить в академии – это возможно, когда тебе исполняется десять лет – но я могла в ней тренироваться. Целыми днями и каждый день. Бесплатно. Это было вроде стипендии. Еду, кроме завтрака, я могла получать в общем зале. Так же как и Юрий. Нам даже нашли место для жилья. В тот момент казалось, что наше будущее гарантировано.

Глава четвертая

Мы стали жить в пяти минутах езды от академии, в квартире русской женщины средних лет. Жилье нам организовал переводчик. За право пользования кухней и ванной мы платили 250 $ в месяц. Сюда же входила гостиная, что давало нам доступ к телевизору, что было очень важно. Именно так я и училась говорить по-английски – перед телевизором. От динозавра Барни[6] я узнала гораздо больше, чем в школе. Наша жизнь была тесно связана с жизнью нашей хозяйки, которая, как мне кажется, неровно ко мне дышала. То она дарила мне книжки-раскраски и подарки, а то вдруг грозилась поменять нас на более состоятельных квартиросъемщиков. Будучи нашим консультантом и переводчиком, она одновременно плела против нас интриги. Отношения напоминали американские горки. С тех пор я поняла, что можно одновременно любить человека, ненавидеть его и быть к нему совершенно равнодушным.

Квартира напоминала те, которые показывали в фильмах 80-х годов о семьях в тяжелый период их жизни, одиноких матерях и беглых преступниках. И когда я сейчас о ней думаю, то не уверена, имею ли я в виду этот небольшой жилой комплекс в Брейдентоне или квартиру, в которой жил вместе со своей матерью Даниель, герой фильма «Парень-каратист», одного из моих самых любимых, который тоже внес лепту в мое обучение английскому языку. Дом был двухэтажным, напоминающим мотель, с задним двором и дверями, выходившими на внешнюю галерею. Внутри дом был маленьким и темноватым, окна выходили на дорогу, обсаженную пальмами. Мы с папой спали на диване в гостиной, который раскладывался в двуспальную кровать с продавленной серединой. Так что даже во сне приходилось думать о равновесии. Возможно, именно с этой кроватью связаны проблемы со спиной, которые с тех пор преследуют Юрия. Ощущала ли я дискомфорт от того, что приходилось делить кровать с отцом и спать рядом с ним так, как спят старые женатые пары? Нет. Это была моя жизнь, и она мне нравилась. И несмотря на то, как трудно иногда бывало, я всегда знала, что он рядом, бьется за меня днями и ночами. Мы жили по режиму – ни одного дня мы не проводили в безделье. Утром мы просыпались еще до того, как всходило солнце, и крадучись передвигались по квартире, стараясь не разбудить нашу хозяйку. Папе не нужен был будильник. Он просто устанавливал свои внутренние часы на магический час. На пять часов утра. Он вылезал из постели, обувал обувь и был готов к новому дню. В темноте мы съедали завтрак, обсуждая наши задачи на новый день. Над каким элементом игры мне надо сегодня поработать? О чем я думаю? Потом мы отправлялись в академию. Юрий провожал меня всю четверть мили, или около того, до ворот. Это занимало минут двадцать пять. Пока мы шли, всходило солнце.