Читать книгу "Мальчик, сделанный из кубиков - Кит Стюарт"

– Что ж, поговорим про твой «Иксбокс» с мамой, – говорю я.

– Самолет, выполняющий рейс «VO-двести двадцать шесть» из Лондона в Нью-Йорк, сейчас летит на высоте тридцать семь тысяч футов, – отвечает мне Сэм.

Домой – в их дом (не знаю, могу ли я по-прежнему считать его своим) – мы возвращаемся в четвертом часу. Джоди успела прибраться и выглядит отдохнувшей и почти расслабленной. Свои непокорные кудри она упрятала в какое-то подобие пучка и валяется на диване с газетой.

– А вот и мой мальчик! Я скучала по тебе!

Она спрыгивает с дивана и обнимает Сэма.

– Он вел себя хорошо, – говорю я. – Возникла небольшая проблема с собакой в парке, но в целом он вел себя хорошо.

– Собака побежала за мной, – сообщает Сэм. – Мы пили вспененное молоко в кафе. Я играл во «Флайт трек» на папином телефоне. Папа сказал тетеньке с собакой слово «сраный». Я хочу есть.

Еще одно правило: в присутствии Сэма ни в коем случае нельзя ругаться. Он всегда запоминает такие слова и обязательно рассказывает об этом Джоди.

После того как я объясняю, что произошло, Джоди делает ему сэндвич с сыром и пиккалилли[3] – никаких других он не ест. После этого он убегает играть в свой новый «Иксбокс».

Отношения Сэма с едой подчиняются определенным правилам. Его рацион состоит из четырех блюд, которые он согласен есть. Вот они.

Сэндвичи с сыром чеддер и пиккалилли (белый хлеб, никаких корок, никаких желтых следов пиккалилли по краям ломтиков хлеба).

Рыбные палочки с картошкой фри (строго «Бердз ай» или «Маркс энд Спенсер», и упаси вас боже предложить ему рыбные палочки из «Лидла»).

Вермишелевые колечки на тосте (время от времени он соглашается и на вермишель в виде букв, хотя никогда нельзя знать заранее, согласится он или нет, так что рисковать не стоит).

Запеканка из макарон с сыром (однако исключительно в исполнении Джоди. Когда готовлю я, еда летит в стену. Хотя, честно говоря, это вполне справедливая оценка моей стряпни).

Еще в этот список входят сухие завтраки, йогурт и нарезанные аккуратными кубиками фрукты. Подчеркиваю: аккуратными кубиками. Вам доводилось когда-нибудь в пять утра нарезать яблоки кубиками с ребром ровно один сантиметр? Это нелегко – в особенности когда принимает твою работу судья, по сравнению с которым Гордон Рамзи – образчик мягкости и снисходительности.

– Значит… у него появилась игровая приставка?

– Да, сын одной подруги отдавал. Видимо, старая модель. Я подумала, чем смотреть телевизор, пусть лучше играет ради разнообразия.

– А не получится так, что он окончательно уйдет в себя? Ну то есть ведь мы же пытаемся сделать так, чтобы он больше общался с другими ребятами.

– Я не ослышалась? Ты сказал «мы пытаемся»?

– Ты поняла, что я имею в виду.

– Да, я поняла, что ты имеешь в виду. Но, возможно, ему пойдет на пользу, если у него будут точки соприкосновения с другими детьми. В его в классе у всех есть приставки.

– Ну ладно, хорошо, извини. Но только чтобы никаких игр в ГТА, ладно?

– Ну нет, ГТА исключительно для мамочки. Я обнаружила, что гонять по улицам, врезаясь во все подряд, – отличная терапия.

Между нами царит хрупкое перемирие. Джоди принимается рассеянно подбирать с пола журналы и раскраски.

– Как ты? – спрашивает она.

– Нормально. Скучаю по тебе.

Она на мгновение замирает.

– Я тоже по тебе скучаю, – произносит она тихо, потом возвращается к уборке, точно усилием воли заставляя себя собраться. – Чем ты занимался?

– Да так, ерундой всякой: работал, телевизор смотрел. Ты же знаешь, у Дэна масса каналов на любой вкус.

– Новый сезон «Родины» даже не начинай. Редкостная бредятина.

– Черт, мне просто не верится, что ты смотришь его без меня!

– Я оказываю тебе громадную услугу.

– Может, когда я вернусь, начнем смотреть какую-нибудь из скандинавских криминальных драм, которые все нормальные люди уже посмотрели пять лет назад?

Повисает неловкое молчание. Кажется, я поторопился.

– Даже и не знаю, Алекс, когда это будет, – произносит она. – Я пока не готова принять тебя обратно.

– Знаю. Прости. Я со всем разберусь. Просто, знаешь, здорово было бы вернуться. Хотя бы ради того, чтобы ты перестала смотреть всякую дрянь.

Джоди вымученно улыбается:

– Ты всегда занят чем угодно, только не нами. А когда мы разговариваем, мы ругаемся. От этого только еще хуже. Помнишь, как мы ездили к твоей маме, когда Сэм был еще маленьким? Машина сломалась, и он рыдал на заднем сиденье, было темно, и дождь лил как из ведра. Но мы…

– Мы спели все песни из «Русалочки» подряд от начала и до конца. Я горланил «На глубине», пока менял шину.

– Мы справились? Справились. Превратили все в забаву. А теперь нам не до забав. Совсем не до забав.

– Я вымотался. Работа, недосып, и вообще…

И немедленно понимаю, что этого говорить не следовало.

– Господи, опять! – восклицает Джоди. – Ты твердишь, что завал на работе рассосется, но он никуда не девается. Ты приходишь домой на взводе, ты на взводе все выходные и идешь на работу по-прежнему на взводе. У меня нет сил выносить еще и тебя вдобавок к Сэму. Ты должен как-то с этим разобраться.

– Я понимаю. Я все понимаю, но…

– Нет, Алекс, никаких «но». Ты должен что-то сделать, иначе я не приму тебя назад. Я серьезно!

Она пытается не плакать, но я слышу слезы в ее голосе и вижу их в ее глазах, в ее больших карих глазах, которые десять лет назад поразили меня прямо в сердце. Они ничего не скрывают, и зрачки у них большие и темные, точно галактики. И я понимаю, что не могу. Не могу вынести то, что сейчас будет.

– Ты должен как-то разобраться со своей работой и с самим собой тоже, но прежде всего ты должен разобраться с Джорджем. Ты меня понимаешь?

И тогда я понимаю, что сейчас тоже заплачу. Потому что это невыносимая боль, которая, хотя и немного притупилась со временем, по-прежнему ходит ходуном под поверхностью, точно бескрайняя тектоническая плита. И внезапно я радуюсь, что Сэм занят своей приставкой и ему не придется опять стать свидетелем этого.

Потом я сижу с Дэном в «Олд шип инн», маленьком местном пабе за углом его дома. Одинокий реликт индустриального прошлого здешнего района, он со своим фасадом из выкрошившегося красного кирпича прямо-таки бросает вызов царству стали, стекла и бетона, которое теперь его окружает. Внутри кучкуются престарелые чудаки, а между ножками их табуретов дремлют собаки. Мы уже успели кое с кем из них познакомиться. Фред и Тони в шестидесятых работали в доках, перетаскивали грузы с кораблей в бесконечные пакгаузы. Теперь они коротают свои дни в этом баре, жизнерадостно травя байки о кошмарных несчастных случаях, которых повидали за время работы. Вот Элфи, который каждое второе воскресенье месяца устраивает рок-н-ролльные дискотеки. Он обут в неизменные голубые замшевые ботинки, купленные аж в 1957 году (и такие же облезлые от старости, как и он сам). В углу играет сам с собой в шахматы старина Сид, время от времени прикладываясь к полупинтовой кружке «Гиннесса». Не один ничего не подозревающий посетитель, проходя мимо, имел неосторожность хлопнуть Сида по плечу и предложить сыграть партию лишь для того, чтобы в результате быть обруганным или отпихнутым от стола. «Господи, – всегда говорит бармен. – Не лезьте к Сиду, когда он занят игрой». Ходит легенда, что он играет с призраком своей покойной жены. Возможно, он всего лишь хочет немного тишины и покоя.