Читать книгу "Произведение в алом - Густав Майринк"

Так что, даже если бы Розина была похожа на старьевщика, это бы еще ничего не доказывало!

Представители различных типов питали друг к другу тайную ненависть и отвращение, которые не могло устранить даже самое близкое кровное родство, впрочем, они умело скрывали эти свои опасные чувства, не позволяя постороннему проникнуть в их национальные секреты.

Да человек, не имеющий отношения к еврейским кругам, никогда ничего и не заметит, однако они все равно верны своим принципам и этой фанатичной приверженностью напоминают жалких, озлобленных слепцов, которые бредут держась за грязный, измочаленный канат: один вцепился в него обеими руками, другой брезгливо придерживается кончиками пальцев, но все они одержимы суеверным ужасом, ибо с молоком матери всосали уверенность в том, что весь род Израилев ждет неминуемая гибель, стоит только его составляющим утратить связующую опору и разойтись в разные стороны.

Розина принадлежит к тому типу, рыжеволосые представители которого особенно отталкивающи - мужчины чахлы, узкогруды, у них характерно длинные тощие куриные шеи с выступающим кадыком.

Кажется, нет у них на теле места, не отмеченного крупными, больше похожими на пятна, веснушками - тайным, постыдным клеймом этих ядовито-рыжих евреев, которые всю жизнь мечутся, преследуемые вечным зудом неудовлетворенной похоти, и всю жизнь, охваченные унизительным страхом за свое драгоценное здоровье, пытаются ее подавить, ведя скрытую, ни на миг не прекращающуюся и всегда безуспешную борьбу со своими темными , подспудными желаниями.

И что это мне взбрело вдруг в голову искать какие-то родственные отношения между Розиной и старьевщиком Вассертрумом? Никогда не видел я их вместе, никогда не замечал, чтобы они обменялись хотя бы парой слов. День-деньской девчонка слонялась по двору или же жалась по темным углам и переходам нашего дома. Однако уж так, наверное, повелось среди обитателей Ханпасгассе - считать ее близкой родственницей старьевщика, ну а если не родственницей, то по крайней мере особой, которую он опекал, и все же я убежден, что никто из

моих соседей не смог бы сказать, на чем основываются его предположения.

Пытаясь отвлечься от мыслей о Розине, я выглянул в окно...

И тотчас, словно ужаленный моим взглядом, Аарон Вассертрум резко повернулся и в упор уставился на меня своими выпученными рыбьими глазами, мутно мерцающими на мертвенно-застывшем уродливом лице с вывернутой наружу и порочно вздернутой заячьей губой.

Человек-паук, подумал я, невольно содрогнувшись; вот он - застыл, отрешенно и безучастно, в центре своей гигантской паутины, но стоит лишь слегка задеть эти инфернальные тенета, и хищная тварь уже тут как тут, готова броситься на несчастную жертву.

И на что он только жил? О чем думал и какие кошмарные планы вынашивал его извращенный мозг?

Этого я, конечно же, не знал.

Вход в его подвал всегда - из года в год! - увешан одними и теми же мертвыми, никому не нужными вещами. Я мог бы перечислить их с закрытыми глазами: помятая медная труба без клапанов, выцветшая, намалеванная на картоне картина с шеренгами солдат, марширующих по плацу каким-то нелепым, не существующим ни в одной армии мира строем, гирлянда ржавых шпор, висящая па заплесневелом ремешке, - весь этот полуистлевший хлам не стоил и ломаного гроша.

А у входа, прямо на земле, плотно, одна к одной, так, чтобы никто не мог переступить запретный порог, громоздились пирамиды круглых закопченных чугунных конфорок...

Количество всей этой рухляди всегда оставалось неизменным, и, когда какой-нибудь прохожий останавливался и осведомлялся о стоимости той или иной вещи - а такое время от времени случалось! - Аарон Вассертрум приходил в сильнейшее возбуждение: заячья губа вздергивалась еще выше, придавая лицу старьевщика поистине кошмарный вид, и наружу, бурля и клокоча нечто нечленораздельное, прорывался такой угрюмый бас, что у испуганного покупателя сразу пропадало всякое желание о чем-либо спрашивать и он, поминутно оглядываясь, спешил дальше.

Однако на сей раз, похоже, вовсе не моя скромная персона интересовала Аарона Вассертрума, ибо лишь на мгновение его пронизывающий взгляд остановился на мне и тут же, скользнув чуть дальше, замер, прикованный к глухой кирпичной стене соседнего, вплотную примыкавшего к моему окну дома.

Что же он мог там увидеть?

Дом был обращен к Ханпасгассе тыльной стороной, и все его окна смотрели во двор! Впрочем, нет, одно выходило в переулок...

Если не ошибаюсь, оно принадлежало крошечной мансардной студии, которая располагалась рядом и на том же «этаже», что и моя чердачная каморка, - сейчас в нее явно кто-то вошел, так как через стену до меня донеслись голоса, мужской и женский...

Но как мог старьевщик услышать их снизу?.. Нет, это невозможно - он просто заметил парочку в окне...

Со стороны двери до меня донесся робкий, едва слышный шорох: это, конечно, Розина - стоит в темноте лестничной площадки и, изнемогая от вожделения, ждет, что я все же передумаю и позову ее к себе.

А на пол-этажа ниже замер, примостившись на ступеньках, изъеденный оспой подросток Лойза и, затаив дыхание, прислушивается, не открою ли я дверь, и меня буквально обжигает дыхание его ненависти, настоянной на самой болезненной и злокачественной ревности.

Ближе он не подходит - боится быть замеченным Розиной. Понимает, что зависит от нее, как голодный волк от жестокого дрессировщика, но с каким наслаждением он, позабыв обо всем на свете, дал бы волю своей ярости!..

Сев за рабочий стол, я разложил перед собой инструменты - штихели и гратуары... Однако все валилось из рук, работа не спорилась, ибо реставрация тончайшей японской гравировки требует абсолютного спокойствия, а у меня его не было.

Царящая в доме сумрачная, удушливая атмосфера обволакивает меня, лишая покоя, и вот уже образы недавнего прошлого всплывают предо мной, навеянные угрюмой аурой...

Близнецы Лойза и Яромир едва ли на год старше Розииы.

Покойного их отца-просвирника я помнил смутно, после смерти родителя за ними присматривала какая-то старуха - какая точно, мне, наверное, узнать не суждено: очень уж их много в пашем доме, в укромных закоулках которого они, словно кроты в норах, ведут свое незримое, потаенное существование.

Собственно, вся ее забота сводилась к крыше над головой, которую прижимистая карга предоставляла близнецам - разумеется, не даром, а в обмен на то, что сиротам удавалось добыть воровством или попрошайничеством.

Кормила ли она их? Не думаю, слишком поздно возвращалась старуха домой. Ходили слухи, будто на пропитание она зарабатывала тем, что обмывала покойников.

Лойзу, Яромира и Розину я помнил еще детьми, когда они втроем беззаботно играли во дворе.

Однако все это в далеком прошлом.

Теперь днями напролет Лойза преследует рыжую еврейку и если вдруг теряет ее из виду и подолгу не может найти, то, прокравшись к моим дверям, поджидает с искаженным от ненависти лицом, почему-то полагая, что она непременно должна объявиться у меня.