Читать книгу "Краски Алкионы - Маргарита Азарова"

На мой вопрос о дочерях Никос сказал, что даст мне сначала возможность осмотреться, привыкнуть к обстановке, окружающей меня, и особо отметил, что письма, если в них есть необходимость, будут отправляться и доставляться вертолётом, который регулярно снабжает поселение всем необходимым. Факт таинственности, привнесённый отсутствием указания обратного адреса, не вызвал во мне негативного всплеска эмоций – я не чувствую себя в опасности. Надеюсь, интуиция подала бы мне нужный звоночек, но – нет…

Так что письма мои к тебе и твои ко мне будут мигрировать через твой почтовый ящик, ключом от которого, надеюсь, его людей ты обеспечишь.

Приглашая за стол. Никос поведал, что сегодня первый день Комоедицы, напомнив мне, как человеку далёкому от обрядов, что это один из древнейших великих славянских праздников почитания славянского Медвежьего бога Комы и что Ком – это иносказательное имя медведя, ну а медведь, оказывается, означает – ведающий мёд. Празднование будет продолжаться две недели.

– А через две недели, – сказал он, довольно потирая руки, – мы ещё с вами сожжём чучело надоевшей Марены, то есть Зимы. – Оказывается Комоедица – это та же Масленица, но празднуется на месяц позже. – Так, – посетовал он, – изживают наши славянские праздники.

Надеюсь, всё правильно изложил, нам, брат, надо это знать. И поэтому на столе было такое обилие блинов и гречневых, и овсяных, и с мукой, и без муки, о разнообразии которых я не подозревал. Все эти названия, как ты понимаешь, я узнал от хозяина дома, который, угощая ими, подробно рассказывал рецепты их приготовления, предлагал к блинам то икру, то сметану, то мёд… на все остальные кушанья кроме блинов у меня уже просто не хватило сил.

Никос понимающе улыбнулся и сказал, что было бы неплохо после обильной трапезы прилечь. На меня действительно снизошло какое-то особое умиротворение, связанное с домом, его хозяином, угощением. Видишь, я уже повторяюсь… Но, правда, это особое желание отдохновения, какой-то чувственной вибрации, исходящей от всего этого и откликнувшейся моей человеческой сердечной благодарностью, – от ста сорока герц, если не выше, и я безропотно направился в отведённую мне комнату. Кстати, не дававший мне покоя вопрос: почему выбор этого загадочного человека пал на меня, а не на какого-нибудь именитого портретиста, получил-таки своё разрешение: причиной выбора было не моё творчество, к сожалению. Но хочу отметить, он выкупил буквально все мои картины: натюрморты, пейзажи… и перевёл деньги на мой счёт в банке. Теперь я до поры до времени свободен от презренного металла и думаю, что после выполнения этого портретного заказа мы можем, если ты, конечно, не возражаешь, предпринять грандиозное путешествие по Европе… выбор за тобой, у меня нет особых пристрастий. Так вот, причина выбора меня как художника была прозаической – кольцо на моём пальце, которое я ношу, практически не снимая. Ты его даже как-то, мне помнится, примерял. Я здесь потому, что сплав металла кольца, его патина, выгравированные на нем магические символы имеют огромное значение для хозяина дома…

– На вашем перстне изображена птица зимородок. Я не буду лукавить, ещё не зная ваших работ, я обратил внимание на кольцо. Я знаток дохристианской эпохи, и всякого рода мелочи, связанные с ней, меня интересуют. Ну, а когда я увидел ваши работы, то у меня не осталось сомнений, кому сделать этот заказ, – вот что сказал мне Никос.

Я тебе не рассказывал, но кольцо вряд ли имеет отношение к моему роду, я его нашёл на узкой тропе между грядками. Меня часто на лето забрасывали в деревню к родственникам. И вот я – босоногий пацан – бегу, как оглашенный, и бац – напоролся на пчелу. От боли тут же сел на пятую точку и пытался вынуть пчелиное жало. Ногу жгло как раскалённым железом. И вот тут-то я и увидел что-то блестящее. Это оказалось кольцо, которое я хоть и подобрал, но, бросив в карман портов, тут же забыл. Только дома вспомнил о своей находке, и все годы прятал его в своём мальчишеском тайнике, и никому не показывал, а надевать его стал, когда оно стало мне впору, и главное – статус мой к нему подравнялся. Вот какую оно мне сослужило службу теперь, мудрец Аристид всё же прав, как ни крути, судьба – индейка.

Глава 10

Смеркалось, и я, утомлённый внечатлениями дня, удалился в отведённые мне покои и решил прилечь, но вдруг услышал лёгкое постукивание о стекло, с той стороны окна сидела необыкновенная птичка. С зеленовато-голубым оперением с серебристым отливом на спинке и рыжим на брюшке, с белым ожерельем на шейке, красными ланами и довольно вытянутым тёмным клювом. Птичка замерла и внимательно, будто разглядывая, посмотрела на меня. Казалось, она совсем не боится и ждёт чего-то. У меня возникло абсурдное желание открыть окно и впустить её. Только я попытался это сделать, как, возможно, треск открывающейся рамы вспугнул птичку, она, взмахнув крыльями, быстро исчезла.

Надо отметить, что у Никоса очень обширная библиотека, и на следующий день, отыскав энциклопедию по птицам, нашёл название своей вчерашней гостьи. Эта птица называется зимородок, то есть так же, как и птица, изображённая на моём кольце и на трости Никоса. Это совпадение показалось мне не случайным. И, проявив дальнейшее любопытство относительно названия птички, натолкнулся на древнегреческий миф об Алкионе. Оказывается, Алкиона по-гречески означает зимородок. Так вот, согласно мифу. Алкиона была женой фессальского царя по имени Кеик, чьё имя также носит название птицы – чайка. Когда Кеик не вернулся из морского путешествия, Алкиона бросилась со скалы в море. А боги, потрясённые силой чувств влюблённых, обратили их в зимородка и чайку. С той поры, когда в период зимнего солнцестояния зимородок высиживает яйца, боги запрещают ветрам поднимать волны, чтобы не смыть гнездо. В это время море безопасно для путешествий, я начал проникаться духом отшельничества. Не зря Никос дал мне время оглядеться, привыкнуть к обстановке. Мои бурные внутренние творческие метания перешли из состояния низкого старта в стадию спокойного ожидания, и фальстарт им не грозил. Осталось предвкушение большой серьёзной работы, которое горело во мне ровным размеренным пламенем вместе с теми внутренними переживаниями, которые я испытывал, открывая для себя этот мир, доселе мне, урбанисту, неведомый. Всё здесь было необычно и дышало внутренней свободой. Может, за счёт бескрайних лесных просторов, может, доброжелательности людей, хлопочущих по хозяйству, зверей и птиц, строящих норы, вьющих гнёзда на расстоянии вытянутой руки от меня.

Я немного знал о дохристианской эпохе из школьной программы и из других источников. Но одно дело – прочитать и услышать, и совсем другое – увидеть и дотронуться. Можно сказать, окунуться в неё.

А удивляться было чему. Лики деревянных изваяний смотрели на меня с высоты своего двухметрового роста. Я стал конаться в запылившихся уголках моей памяти: как вас зовут, идолы давно минувших дней? Ты, наверно. Род? А ты Мара или Макошь? А ты кто – Сварог или Перун, Хорс, Дажьбог или, может, Велес? Ничего, что я с вами на ты? Но, говорят, с богами, как и близкими, общаются на ты. У вас достойное капище, вы не забыты. Вам, наверно, это приятно. Я огляделся в надежде, что никто не наблюдает за мной. «Вот к чему приводит долгое отсутствие общения с другом и эта нереальная обстановка», – подумалось мне. Если, конечно, не считать разговоров с Никосом. Но, право, эти разговоры, хоть он и отрицает, носят всё же назидательный характер, а я большей частью взираю на него и слушаю, ну как на лекции по философии. Первые записи о нём, которые я сделал, будучи под впечатлением от наших первых разговоров, мне самому показались странными; вжившись же в его состояние настолько, будто я сам думаю за него, я не стал менять ни строчки, ни слова.