Читать книгу "Сердце странника - Анна Климова"

— Она была милой девочкой, правда? — сказала Фифа. — Умной и способной.

— Да, наверное, — согласилась Зоя, беря другую фотографию, которая запечатлела молодую Фифу и Михаила Степановича. Мишка и Анюта стояли рядом, держась за руки. Снимок сделали на даче. Помнится, к Заболотским приехали гости, и она, Зоя, возилась на кухне с обедом. Она не хотела брать детей, но Фифа настояла. Как всегда.

— Время — такая жестокая штука. Годы пролетели, кажется, в один миг. Если бы не фотографии, ничем нельзя было бы доказать, что это не так. Как ты думаешь?

— А разве мы обе — не доказательство?

Старуха захихикала.

— Да уж! Две надоевшие друг другу старухи как никто могут это понять. Мы ведь всегда понимали друг друга, — Фифа сделала совершенно неожиданный жест, тепло прикоснувшись к ее руке.

Зоя насторожилась, но руку не отняла.

— Ты сердишься на меня? — спросила бывшая хозяйка.

Зоя всмотрелась в ее морщинистое лицо, попытавшись обнаружить и разоблачить насмешку или что-то похожее, но ничего не нашла. Ласково сказала, винительно. Умела ведь так — не извиняясь, просить прощения.

— За что я должна сердиться на тебя? Не в тех я чинах, чтобы сердиться.

— Перестань прибедняться! — нетерпеливо поморщившись, взмахнула рукой Анжелика Федоровна. — Оставь эту лакейскую привычку. Я всегда считала тебя членом своей семьи. Тебя и твоих детей.

— Я тебя об этом не просила, — хмуро ответила Зоя.

— Пожалуйста, не начинай снова. Ты ведь все прекрасно понимаешь. И давай, наконец, обойдемся без этих глупых препирательств. Мне уже не так много осталось.

— Как же! Ты и меня переживешь.

— Нет, Зоя. Мне виднее. Можешь поверить. Чужая я здесь, в этом непонятном времени среди непонятных мне людей, которые ни на минуту не могут остановиться. Все бегут куда-то. И все за деньгами…

— А разве в наше время не бегали? — сдержанно возразила Зоя, встав из-за стола и заглянув зачем-то в комод с бельем. — Плохо скатерка-то отстиралась, — пробормотала вполголоса и громче добавила: — Может, похлеще еще бегали. То на стройки, то на целину, то в тайгу какую-нибудь. И за рублем бегали, и за десятью. Ты вот тоже на месте не сидела. Гастроль туда, гастроль сюда.

— Гастроль, гастроль, — недовольно пошамкала губами старуха. — Я тебе не о том хотела сказать. Да, что же это я хотела?.. Совсем из головы вон. Ах, вот! Ты бы их пригласила к нам.

— Кого? — обернулась Зоя с подозрительной скатертью в руках.

— Анюту и Мишу.

— А чего им тут делать? — изумившись, спросила Зойка.

Старуха на мгновение растерялась, а потом произнесла:

— Я их считаю и своими детьми, разве не понятно?

Робкая теплота, появившаяся с фотографией маленькой Анюты, уходила из Зойкиного сердца, как вода сквозь решето. Лучше уж молчала бы, старая!

— Так они никогда твоими-то не были.

— О чем это ты?

— Не твои они, вот так, — распалялась Зоя все больше, теребя в руках ненужную скатерть. — Детей ей позови! Только вот где они, эти дети?

— С ними что-то случилось? — ужаснулась старуха.

— Случилось. Тридцать лет назад случилось.

— Я тебя не понимаю, Зоя.

— Чего тут понимать? Связалась я с тобой себе на погибель. Все терпела. Думала, если не я, так пусть Анюта с Мишкой в люди выбьются. А оно вон как все повернулось. Не дети, а обломки какие-то. А все ты со своими подарками.

— Что же плохого в подарках, Зоя?

— Что плохого? Может, и ничего, — откуда-то из тайной, темной глубины души нашли дорогу к глазам слезы. — Да только жизнь ты нашу поломала. Сумела, ничего не скажешь. И мне, и им. Ты же из меня батрачку сделала! У меня жизни своей ни вот на полграмма не было. Всюду свой нос совала, все выпытывала. И детей к себе приманила!

— Зоя, Зоя, что ты говоришь? Как это, помилуй, приманила?

— Вот так и приманила. Жизнью хорошей. Поездками разными. А что я могла им дать?

— Разве мы тебе плохо платили?

— Причем тут деньги! Не о деньгах говорю. Что я знала, девчонка деревенская? Ничего. О чем могла рассказать? О лошадях? О свиньях? О том, как с малолетства на мачеху работала, спину не разгибала? О том, как в город приехала и осталась тут?

— Зоя, если бы я знала, что тебя это так гнетет…

— Да знала ты все! Все знала! — Зоя достала платок и промокнула уголки глаз. — И про меня знала, что никуда не денусь. И про Михаила Степановича. Что любил он меня…

— Не хочу ничего слышать о Михаиле Степановиче! — Анжелика Федоровна картинно закрыла уши. — Что ты, право, за язва такая?!

— Чего уж теперь уши-то закрывать? — проговорила Зойка, трубно сморкаясь в платок. — Михаилу Степановичу ни тепло и ни холодно от этого не будет. Да, любил он меня. И я его. Даром что старше меня на два десятка лет. А вот полюбила. Может, еще и поэтому уйти не смогла.

— Что же я, по-твоему, уступить его тебе должна была? — ледяным тоном поинтересовалась Анжелика Федоровна.

— Я же не дурочка, хотя ты меня такой всегда считала. Ради Зойки из Лешунов он бы не бросил столичную Анжелику. Да и положение у него было не то. Так что мне с тобой делить нечего. А дети… Я им только самого лучшего хотела. На себя уже не смотрела, лишь бы им хорошо. Да, видно, просмотрела я что-то, Федоровна. Как есть просмотрела, — Зойка снова расплакалась. Сколько себя помнила, никогда не плакала перед Фифой. Губы кусала до боли, а не плакала. — Мне же теперь и надежды ни на кого нету. Как была ни с чем, так и осталась. Все ты, дура старая! Фотографии она сидит рассматривает!

— Зоя…

— Ну что Зоя?! Что Зоя? Соберусь вот — и поминай как звали. Вожусь с тобой, вожусь, а зачем, сама не знаю… — всхлипывания становились все реже, пока последние слова не прозвучали почти шепотом. Усталым шепотом давно уставшей женщины. — Своих забот, что ли, нет? Вся вон как есть извелась. Все думаю о жизни своей разнесчастной. Такая тоска на сердце, что, кажется, грудь вот руками разворотила бы: посмотреть, есть ли там еще что-то, кроме тоски этой. Темно мне, Федоровна. Страшно. Не так жила. Не то делала. Учительницей хотела стать — не стала. Из детей своих людей сделать — не сделала. Ехидны какие-то выросли.

Мишка, как и дед его покойный, папаня мой — копейки мимо себя не пропустит. Ножками всех передавит, а дотянется. А Анюта? Да, да, вот эта самая Анюта с бантами! И себя погубила, и внука моего. Сироту из него сделала…

— Как это сироту? — тихо, но с каким-то звоном в голосе переспросила Анжелика Федоровна, сидевшая все это время молча.

— А вот так! То ли сама в детский дом сдала, курва, то ли забрали его у нее. Я ткнулась было, а мне говорят: «Старая ты, чтобы над дитем опеку иметь». Да и прописана я у паскуды этой в доме, который от сарая не отличишь. Мишка родимый расстарался.