Читать книгу "Забытый плен, или Роман с тенью - Татьяна Лунина"

К утру, измочаленный бессонницей, он принял решение махнуть в Майск. Порадовать нового партнера общим успехом, поохать над его ружейной коллекцией, развесить уши под охотничьи байки, вместе пропустить стаканчик-другой. А потом заявиться к бестолковой внучке уникального старика, вправить ей мозги и, не отпуская от себя ни на шаг, притащить в Москву... Что будет дальше, «плановик» не додумал, незаметно провалившись в сон под свои грандиозные планы.

Воскресенье прошло на удивление тихо, а на неделе Андрей Ильич, вдохновленный покоем, отправился в клуб. Обсудить мировые проблемы, разобраться с теми, что около, а потом отужинать среди близких по духу людей, сумевших умаслить слепую фортуну.

* * *

Членством в «Ротери-клуб» президент «Олефармы» дорожил и гордился. Здесь не было места выскочкам да пройдохам. Директора крупных предприятий, солидные банкиры и бизнесмены, входившие в московскую организацию всемирно известной клубной сети, ворочали капиталами, немалую долю которых тратили на благотворительность, совместно обсуждая и строго отслеживая денежный путь до выбранной цели. В этом закрытом клубе каждый имел понятие о каждом, и все доверяли друг другу, зная не понаслышке о деловой репутации любого из них. Рвачам и романтикам сюда было не прорваться.

После анализа текущих дел и оценки принятой перспективы спустились, как обычно, вниз насладиться кухней шеф-повара Ника. Когда за столом остались трое, разговор, как это часто бывает на сытый желудок, зашел о женщинах.

– А помните мою историю с той покупкой? – пыхнул сигарой Ветрянов. Ростислав Игоревич занимался нефтью, был изобретателен, умен, хитер, умел наслаждаться жизнью, ценил женскую красоту и особенно связи, благодаря которым давно и прочно стоял на ногах. Бывший парторг крупного нефтеперерабатывающего завода давно перебрался с юга в Москву, тщательно следил за собой и в свои шестьдесят выглядел лет на десять моложе. Внуки звали моложавого деда Ростиком. Ветряновская жизнь со стороны казалась словно смазанной маслом – так легко и свободно по ней скользилось. Однако Лебедев знал о приступах острой хандры, которая накатывала иногда на этого обаятельного удачника, забалованного жизнью сверх меры.

– М-м-м? – вопросительно промычал Гуревич, перекатывая во рту вишню от торта. Сорокадвухлетний банкир обожал сладкое, видно, не досластился в детстве.

– И ты не помнишь, Андрюша? – удивился нефтяник. – Я ж тебе, дорогой, эту наводку давал, забыл?

– Когда?

– Когда рак на горе свистал, – вмешался сластена, с сожалением глядя на остатки пышного крема, размазанные по пустой тарелке.

– Шутковать будешь, когда тебя ЦБ прищучит, – добродушно огрызнулся Ветрянов. – Память у вас, соколы мои, ни к черту! Ладно Лева, ему петушок на палочке покажи, он и мать родную забудет, но ты-то, Ильич, уж, кажется, должен бы помнить.

– Эх, – с сожалением вздохнул сладкоежка, – и почему чем слаще, тем меньше? – потом досадливо поморщился и заявил: – Да помню я все прекрасно! Два года назад, а точнее, в ноябре две тысячи третьего ты, дорогой, выбросил на воздух пятьсот тысяч американских денежных знаков. Банковские реквизиты, куда денежки полетели, дал твой приятель, который таким же путем что-то там покупал и остался доволен. Мне ли не помнить, когда все проходило через мой банк! Не знаю, Ростислав Игоревич, что прикупил ваш драгоценный дружок, но твоя покупка явно не материальна, ибо не видно ее воплощения. – Он посмотрел на часы и поднялся со стула. – Мне пора, как говорят англичане, east or west, home is best.

– Толковый мужик, – проводил банкира взглядом Ветрянов, – но уж очень на сладкое падок, точно ребенок, ей-богу!

– Говорят, от сладкого человек добреет.

– Ну да, ну да, – пробормотал машинально Ростислав Игоревич, взял свой бокал, прищурился, рассматривая янтарный напиток. – А я, Андрюша, ничуть не жалею, что пятьсот кусков тогда выложил, ей-богу! Перевернула она меня всего, чертовка рыжая.

– Кто?

– Да девочка эта, из-за которой я скинул лет двадцать и снова почувствовал себя мужиком.

– Влюбился?

Ветрянов задумался, покручивая в руках бокал с коньяком.

– Не то чтобы влюбился, – сделал последний глоток, посмаковал послевкусие, вернул столу пустой пузатый бокал, вытащил сигару, поводил перед носом, вставил в крепкие зубы, чиркнул спичкой и с наслаждением задымил. – Не влюбился я, Андрюша, а жизнь полюбил. Не посчитай меня сентиментальным идиотом, но эта малышка пробуравила мою душу, как лунку во льду. А после удочку закинула и подсекла рыбца.

– Если речь о тебе, лучше сказать – осетра.

– Я же эмоции покупал, – не заметил шутку Ветрянов. – Блажь у меня, Андрюха, появилась: опять ощутить себя наивным да молодым. Перед кем-то гоголем походить, кому-то поверить, ночами мечтать, а по утрам вскакивать как огурец и радоваться каждому новому дню, восхищаться какой-нибудь ерундой, строить иллюзии, ревновать; короче, зуд жизнелюбия задолбал, понимаешь? До одури захотелось снова побывать в плену щенячьих восторгов.

Чешусь, как блохастая старая псина, и мечтаю стать молодым кобелем, перед которым течные сучки отводят в сторону хвосты... Между нами, Андрюша, у меня внутри уже давно как выжженная степь, ни живой былинки. Как-то проснулся среди ночи и думаю: человек я или труп ходячий? Веришь, до рассвета почти провалялся, но так про себя ни хрена не понял. Здоровьем вроде Бог не обидел, семья обеспечена до седьмого колена, народ вокруг в рот заглядывает, вроде я оракул какой, из моей руки кормятся тысячи. Захочу – в Госдуму пройду, захочу – сам куплю депутатов. А интереса к жизни нет, обрыдло все, понимаешь?

– Может, проще было любовницу поменять?

– Так ведь долго с чертом в душе не проходишь, хочется Бога туда впустить. У меня в свое время баб этих было – что гвоздей на стройке, каждую по самую шляпку вбивал. Баба, Андрюша, ценит не ум, не верность, даже не силу мужичью, а деньги да кураж, остальное – сказки для сопливых дураков. Уж я-то знаю, насладился этим бабьем по самую маковку, – указательным пальцем постучал себя по макушке, – из ушей стали течь мои сладенькие.

К столу подошел официант:

– Что-нибудь желаете еще?

– Повтори-ка нам, Ваня, два коньячку по пятьдесят, – не спрашивая приятеля, заказал Ростислав Игоревич. – Мы же русские люди, – подмигнул он Андрею, – нам под задушевную беседу не сладкое подавай, а крепкое, верно?

– Наверно, – улыбнулся Лебедев.

– Что-то меня сегодня понесло, разоткровенничался я с тобой. Не надоел?

– Нет.

Официант принес коньяк, как будто не ходил за ним, а летал.

– Задурил я, Андрюха. Не спал по ночам, жрал как на откорм, правда, не толстел, видно, с этой нервотрепкой не впрок шло, всякое дерьмо стал себе позволять. В общем, начал стремительно худшеть, как покойная мать говорила. Жена тайком позвонила корешу моему, попросила под любым предлогом приехать, пока я не загрыз нашу Феню и ее хозяйку в придачу. Кстати, Фенька должна вот-вот ощениться, не хочешь щенка? Голубых кровей будет, предки – сплошные чемпионы.