Читать книгу "Морверн Каллар - Алан Уорнер"

Мой приемный отец сидел у кровати на кухонном стуле. Поправил челку, упавшую мне на глаза, и произнес:

– Она скоро придет.

– Обещаю, что буду с ней милой, – сказала я.

Он засмеялся, принес бокал с ячменным отваром и подоткнул клетчатый плед.

– Свет выключить? – спросил Рыжий Ханна.

Я кивнула.

Сквозь сон я слышала голоса. Кто-то подошел посмотреть на меня в темноте. Я открыла глаза и снова их закрыла, разглядев слипшиеся волосы Ванессы Депрессы.

Я все время видела сны, металась и ворочалась с боку на бок. Когда же наконец встала и доплелась до туалета, то включила оба крана, чтобы не слышно было, что меня несет.

Рождественское утро пахло едой. Серый снег завалил часть окна. Порою слышался смех.

Я сижу голая на песке у моря, пронзительно синего, как в рекламе. Из воды появляются конские головы, только растут они из мужских торсов. У всех обнаженных тел недостает руки. Люди-кони выходят и окружают меня. Кровь течет из обрубков. Они разворачиваются, чтобы напасть. Я вижу Ланну и рыбака в лодке, которые внимательно за всем наблюдают.

Мое тело дернулось, пробуждаясь. Стояла глухая ночь. Простыня была вся мокрая от пота. Нос забит, горло заложено, голову не повернуть. Меня тошнило. Я рванула к окну, открыла его, но большая часть рвоты все равно угодила на подоконник. Я вдохнула холодного воздуха и посмотрела на Комплекс, заваленный снегом и залитый лунным светом. Комплекс, где мне довелось вырасти. Где один ловкач, обладатель портативной видеокамеры, и трое его братьев снимали семейное порно, втайне от жен.

На День подарков[6]Ви Ди, учительница младших классов из Бэк-Сеттлмент и дама Рыжего Ханны, вошла ко мне с подносом – овсянка и чай.

– Простите, что испортила вам Рождество. Я разошлась со своим парнем, и он уехал, – сказала я.

– Ничего страшного, – ответила Ви Ди.

– Не открывайте занавески! – выпалила я.

Она открыла и вскрикнула.

– Веселого Рождества! – брякнула я.

Когда я проснулась в очередной раз, Рыжий Ханна сидел рядом на кухонном стуле. Прикурил две сигареты «Регал» и протянул одну мне. Усмехнулся, кивнув на окно. Я усмехнулась тоже.

– Принес тебе подарки, – сказал он и положил на постель большой сверкающий пакет.

Внутри было короткое оранжевое летнее платье и дорогие на вид солнцезащитные очки от Ви Ди.

– Ой, спасибо, – пискнула я.

– На лето, если оно наступит. Мы ведь всё надеемся, что ты отправишься с нами на острова, – сообщил Рыжий Ханна.

– Я вообще-то откладывала на отдых. Хотела Ланну уговорить, да она не при деньгах, так что вряд ли мы вместе отправимся.

– Ну, как бы то ни было… – начал Рыжий Ханна и примолк. Тишина повисла надолго. Наконец он произнес: – Я думал, этот твой – нормальный парень, но, очевидно, нет. Где жить будешь?

– Останусь в той квартире. Может, Ланну пущу жить – пусть спит на раскладном диване. Она мечтает выбраться наконец из Комплекса.

– Ушел – и ладно?

– Ага.

– Ну и дурак же Он. Денег, что ли, не хватало?

– Он оставил все свои вещи: модель железной дороги, компьютер, книги. Я могу это продать. Он уехал в деревню.

– Ах, Морверн… В этом мире всегда так с любовью: проходит и оставляет одно лишь отвращение.

– Есть ведь и другие маленькие радости, – заметила я.

– Но никаких больших. Для таких, как мы, верно? Мы по большей части едим с пустых тарелок. Я все копил, чтобы пораньше уйти на пенсию. Теперь возраст подходит, а я на нуле. Сверхурочные просто сожрали годы. А вот ты, тебе двадцать один, а впереди, на всю оставшуюся жизнь, сорокачасовая рабочая неделя при рабской зарплате. И даже полмесяца отдыха оставляет мало места для поэзии, правда?

– Ты думаешь перебраться в Бэк-Сеттлмент, к ней?

– Да. Я с ней счастлив, Морверн. Еще четыре месяца – и скоплю на первый взнос. У нее славное бунгало. В саду непочатый край работы. По ночам открывается отличный вид из окна на Бейнн-Мхедхонак и перевал.

Рыжий Ханна прикурил еще две сигареты «Регал» и продолжил:

– Секрет нашего мира в том, что нет смысла желать, если не имеешь денег. Любое желание оборачивается несбыточной мечтой. Тебе говорят: гни спину, старайся и заработаешь, но многие вкалывают и остаются ни с чем. Ладно бы еще все зависело от случая, как в лотерее, так нет же. Закон, эта грубая сила, требует, чтобы ему поклонялись, как добродетели. Нет никакой воли, никакой свободы – только деньги. Это мир, который мы создали. И пусть мне не советуют больше брать от жизни, когда для этого нет времени или денег. Мы паразитируем на потребностях друг друга, выдумывая забавные названия для неприкрытого грабежа. Впрочем, на кой мне все деньги мира, когда я только и хочу, что смотреть на горы из окна бунгало? Деньги разрушили бы то, к чему я шел годами, что учился принимать. Попросту говоря, мне пятьдесят пять, жизнь растрачена впустую.

Рыжий Ханна встал и вышел, но тут же вернулся с бокалом виски, разбавленного водой. Он уже прилично принял.

– У меня был друг, – снова заговорил Рыжий Ханна, – который откладывал на черный день. Как и мне теперь, ему оставалось месяцев шесть до пенсии. Ему дали прозвище Прут. На вечеринках играл с оркестром. Стучал на Ударных. Шестидесяти четырех лет от роду. Тогда еще не ввели систему досрочных пенсий, ну. до того, как мы тебя удочерили. Я работал кочегаром – время паровых двигателей еще не вышло. Мы шли задним ходом – толкали пустые рыбные вагоны на подъездные пути пирса. До того, как подняли рельсовые пути. Вроде как закончили, а Прута нет и нет, представляешь? Я слез с дизеля, пошел вдоль состава и вижу: Прут, еще живой, в сознании, зажат между двумя буферами. Грудную клетку ему расплющило – всего-то дюймов шесть оставался зазор. Тут подтянулась бригада, прибежал врач. Разрезали рукав спецовки, вкололи обезболивающее. Паровозная бригада сказала, что освободить его не сможет. Мы не рискнули завести дизель, чтобы отогнать вагоны: малейший откат угрожал сократить те несколько дюймов между буферами и выпустить из бедняги дух. Машинистом со мной ездил Барра. Он обливался слезами, но никому не позволил бы отогнать дизель с двумя головными вагонами, покуда Прут оставался в ловушке. Я сказал Пруту, что мы оттащим вагон на канате и отправим его, Прута то есть, в больницу. Он лишь попросил шепотом закурить. Я начал сворачивать ему самокрутку, но тут управляющий воскликнул: «Ради Бога!» – и вытянул сигарету из своего серебряного портсигара. Я прикурил ее и вставил Пруту в губы, придерживал и вынимал после каждой затяжки. Все собрались вокруг и молча смотрели. Помню, фильтр стал розовым от его губ. Вот сигарета догорела, и Прут прошептал: «Хорошо… Забери ее». Пожарные накинули на крышу канат с крюком на конце, и мы, человек сорок: железнодорожники, рыбаки, портовые, работники с морозильной фабрики – схватили канат и одним рывком, мягко оттянули вагон. Все произошло очень быстро. Прут, стоявший прямо, сделал шаг вперед, застыл. И тут, неожиданно, все эти темные внутренности поперли изо рта наружу, ноги задрожали, и он рухнул замертво на рельсы.