Читать книгу "Неподвластная времени - Анхела Бесерра"

— Иногда отвлечься не грех. Ты, по крайней мере, живая. А все это, — он обвел широким жестом выставленный в лавке товар, — мертвое.

— Но очень красивое, — заметила Мазарин.

— Кладбище без надгробий. Среди всех этих древностей и сам состаришься раньше времени. Видишь, каким я стал? А ведь мне всего двадцать лет. — Антиквар подмигнул Мазарин, и она улыбнулась в ответ.

— Мне пора, — проговорила девушка.

— Ты далеко живешь?

— Нет, близко.

— Приходи, когда захочешь, — предложил старик, открывая перед Мазарин дверь. Свисавшие с потолка подвески из разноцветного стекла проводили посетительницу мелодичным звоном.

Мазарин уже собиралась уйти, но тут старик обратил внимание на медальон.

— Великолепная вещь, — заявил он. — Наследство?

Мазарин не ответила.

Антиквар, казалось, не заметил ее молчания.

— Просто великолепная... — повторил он и добавил, понизив голос: — Будь осторожна.

Девушка подняла на владельца лавки удивленный взгляд, но тот решительно прекратил разговор:

— Заходи почаще, не забывай старика.

"Будь осторожна... осторожна... осторожна..." Слова антиквара эхом отдавались в ушах Мазарин по дороге в школу искусств, куда она собиралась записаться на летние курсы. Шагая по старым улицам, девушка узнавала знакомых с детства чудовищ. Горгульи следили за ней с крыши старой церкви, готовые вонзить в сердце жертвы свои страшные когти. Мазарин вновь ощутила холодок страха. А что, если каменные монстры тоже следят за ней?

При одном воспоминании о человеке с мутными глазами у девушки по спине пробежал противный холодок. Но, едва появившись, он смешался с ароматом марокканских специй, доносившимся из арабского квартала, восточной музыкой, криками на итальянском и греческом, запахом свежей рыбы из японских ресторанов, колоколами Нотр-Дам и влажной брусчаткой под босыми ступнями, ослабел и вскоре исчез совсем. Мазарин сама не заметила, как вышла к своей бывшей школе, лицею "Фенелон", опустевшему на лето, с запертыми дверьми и остановившимися часами над входом.

Здесь она познакомилась с Рене, единственным человеком, который знал ее секрет. Единственным, кто один раз, уже много лет назад, видел Сиенну. Мазарин хотела, чтобы он поклялся там, прямо над стеклянным саркофагом, что никогда никому ничего не "скажет, однако Рене предпочел сбежать не попрощавшись. Он бросил ее без предупреждения, не дав возможности свыкнуться с потерей. Ушел молча, как все, с кем ей пришлось расстаться. Так ее тайна перестала быть тайной... Кто знает, кому он успел рассказать?

Она совершенно точно не была влюблена в Рене. Он всего один раз попытался ее поцеловать, но Мазарин не позволила. И не то чтобы он был некрасив: по нему сохла половина ее подруг; просто между ними так и не возникло настоящего влечения. Их не тянуло друг к другу. Как ни пыталась она пробудить в себе нежные чувства к Рене, он оставался для нее лишь хорошим другом и интересным собеседником. Девушка мечтала, чтобы он вернулся, чтобы вновь было с кем разделить свои страхи и сомнения, но в глубине души понимала, что это невозможно.

Нужно было побольше разузнать о Сиенне, распутать окружавший ее вековой клубок тайн. Найти объяснение скрытности матери, постоянным запретам, почти болезненной религиозности, исступленным молитвам, навязчивым сравнениям, в один прекрасный день обернувшимся ревностью к покойнице. Мазарин должна была узнать, какие секреты хранили ее родители... И серебряный медальон.

С тех пор как она стала его носить, ее жизнь начала меняться. В какую сторону, Мазарин пока не знала, но было очевидно, что ее талант вступил в период расцвета; словно на нее снизошла благодать, словно мир каким-то непостижимым образом изменился и заиграл новыми красками. Ее новые работы уже не напоминали ученические наброски, они были законченными, зрелыми. Мазарин чувствовала, что серебряная вещица стала ее талисманом, тайным источником сил... Не потому ли Кадис так сильно в ней нуждался?

15

Любовь и страсть живут в глазах того, кто любит, думал Кадис, наблюдая, как Мазарин толкает ажурную калитку и шагает по дорожке к студии. Он открыл дверь и посторонился, пропуская девушку вперед.

Кадис мечтал о Мазарин два долгих дня и теперь хотел полюбоваться на нее в тишине, чтобы ни одно неосторожное слово не разрушило чар; как же она была прекрасна, как сильно он в ней нуждался!

Они долго глядели друг на друга, не решаясь прервать молчание. Ученица и учитель, нежность и сила, простодушие и искушенность, порыв и раздумье, инстинкт и опыт, вечная гармония противоположностей.

Кадис скользил взглядом по телу девушки, задерживаясь на ее босых ногах. Белоснежные пальцы, выглядывавшие из-под потертых джинсов, мягко контрастировали с темными глазами. Зыбкая надежда, невысказанное обещание. Выпущенная на волю страсть прокладывала себе путь, не спрашивая их согласия.

После стольких мертвых и бесплодных весен душа Кадиса вновь расцветала. Мрачные тени, окружавшие художника в последние годы, постепенно рассеивались. Призрачный поезд, который должен был отвезти Кадиса на станцию под названием "Старость", мчался теперь в обратном направлении.

Девчонка, годившаяся Кадису в дочери, вывела его из мрачного туннеля и указала путь к свету. Ему хотелось раствориться в этом свете, купаться в нем, подставить лицо его лучам, не боясь ослепнуть. Видеть... и ничего больше. Немыслимое наслаждение.

— Мазарин...

Голос учителя щекотал ее, словно крылья бабочки.

— Сними майку

Мазарин повиновалась.

— Давай полетаем.

При виде крепких маленьких грудей своей ученицы и лежащего между ними серебряного медальона Кадиса охватило вдохновенное желание.

— Ты похожа на византийскую деву, — заявил художник.

Бережно касаясь девушки самым кончиком кисти, он нарисовал в ложбинке ее груди двенадцатиконечный гранатовый крест. Прохладная кисть ласкала и дразнила.

Мазарин глубоко вздохнула.

Солнечный луч преломился на серебряном медальоне, осветив выбитые на нем знаки.

— Тебе известно, что он означает? — спросил Кадис.

Мазарин чувствовала, как капля краски скатывается вниз, проникает в нее. Она не могла произнести ни слова. Новое ощущение занимало все ее существо.

Кадис начал расписывать холст, жадно, нежно, отчаянно, со всей силой внезапно пробудившейся нежности. В неодолимом томлении тела и души. Вожделение, порожденное красотой его ученицы, выплескивалось на белый холст, превращаясь в произведение искусства.

Что же ему еще оставалось, если он до отчаяния боялся приблизиться к девушке, чтобы не разрушить чар?

Больше красок, цветов, мазков.

Ослепленный безумием художник метался от тела к холсту.