Читать книгу "Франция и французы. О чем молчат путеводители - Стефан Кларк"

Во-вторых, французы никому не уступают свои крупные строительные проекты. Сравните, например, строительство национальных стадионов во Франции и Великобритании. Когда французы решили построить к чемпионату мира 1998 года новый стадион, они привлекли к работе над ним только французские фирмы, и спортивное сооружение было возведено уже в январе, то есть за полгода до начала международного турнира. Что же в аналогичной ситуации сделали англичане? Первым делом они снесли старый спортивный комплекс, а затем, поручив сооружение стадиона иностранной компании[54], тут же утратили всякий контроль над финансированием объекта и сроком его окончательной сдачи. Итог: стадион был сдан с большим опозданием и оказался самым дорогим в мировой истории спортивным сооружением.

Vive la méthode française![55]

Неэффективная эффективность

Мы, англосаксы, постоянно ставим перед собой цели. Поэтому мы кажемся себе весьма энергичными, даже если ничего не добиваемся. Да, мы хвастаем, что на десять процентов увеличили число задач, которые надо решать ежедневно. Ладно, в девяноста процентах мы терпим фиаско, зато, наметив на завтра больше целей, мы можем начертить в Power Point[56]массу радующих глаз диаграмм.

Французы на работе ставят перед собой гораздо меньше целей по двум основным причинам.

Во-первых, их замучили этим в школе. Все, что делают школяры, оценивается по двадцатибалльной шкале и заносится в табель успеваемости. К тому времени, когда пора поступать на работу, бывшим школярам до смерти надоедает ставить перед собой цели.

Во-вторых, они не осмеливаются намечать слишком много задач, потому что знают: они все равно не будут выполнены[57].

Однако, вопреки всему, отсутствие поставленных задач не мешает французам с честью справляться с возложенными на них обязанностями.

Посмотрите, какую кутерьму поднимают сотрудники почты в Британии вокруг почтовых отправлений первого класса. Здесь, наверное, больше почтовых служащих, изучающих вопрос своевременной доставки писем первого класса, чем, собственно, таких писем.

Во Франции тоже существует два вида писем. Но французам совершенно все равно, дойдет ли письмо первого класса (или, как они скромно его называют, tarif normal[58]) до адресата в течение суток. Французские предприниматели начинают свое утро с чтения уже полученных писем и не беспокоятся по поводу тех, которые еще, возможно, только идут.

Британцы столь увлечены собиранием статистических данных о качестве своей работы, что самой работе уделяют все меньше и меньше внимания. Недавно мне пришлось прокатиться на поезде из

Лондона в аэропорт Лутон. Я хотел выйти на станции Сент-Олбан, на полпути. Однако, когда мы подъехали к первой станции после Центрального Лондона, было объявлено, что в связи с отставанием от графика на десять минут поезд проследует без остановок до самого лутонского аэропорта. Мне и большинству других пассажиров пришлось сойти и двадцать минут ждать следующего поезда. Итог: поезд пришел вовремя, но пассажиры опоздали. Здесь британские управленцы во всей красе продемонстрировали свой гений.

Во Франции же поезд, даже один из тех слегка поизношенных составов, курсирующих в пригородах Парижа, не пойдет без остановок. Он дотащится до конечной станции, опоздав на несколько минут. Зато пассажиры успеют дочитать газету, отправить пару сообщений, и им не будет дела до того, потеряли ли они десять минут или нет.

Да, французские поезда ломаются в пути и, бывает, приходят с чудовищным опозданием, но в общем они гораздо лучше британских, и это, на мой взгляд, происходит потому, что руководство французских железных дорог тратит гораздо меньше средств на изучение причин опозданий и больше – на сами поезда.

Встреча умов (и языков)

До приезда во Францию я наивно полагал, что встречи назначают для того, чтобы на них принять решение. Но вскоре я понял, что французы устраивают встречу, чтобы послушать себя (и, если уж без этого никак нельзя обойтись, других). Если же вы хотите прийти к решению, вам придется договариваться еще об одной встрече.

В издательской группе, где я работал, при назначении встречи указывали ее начало и конец, и горе тому, кто пытался завершить ее раньше. Если встреча, посвященная обсуждению, скажем, названия нового журнала, по графику должна была продлиться два часа, то у блестящей идеи, предложенной в первые десять минут, не было никаких шансов быть принятой.

Собрание не по протоколу случилось лишь однажды, и то председательствовал в тот день я. Мне удалось менее чем за полчаса покончить со всеми вопросами. Но когда моя начальница увидела, что мы покидаем совещательную комнату раньше запланированного времени, она тут же заставила нас провести второе собрание, посвященное вопросу о том, правильное ли мы приняли решение.

Повестка дня на наших собраниях оглашалась редко, а если такое и случалось, ее почти никогда не соблюдали. Обычно мы успевали рассмотреть два пункта из десяти, затем кто-нибудь из присутствующих начинал философствовать на отвлеченную тему и так далеко уносился от поставленного вопроса, что об остальных пунктах – с третьего по десятый – никто уже, конечно, и не вспоминал.

И это, надо сказать, нисколько не мешало нам заниматься своими делами. Иногда, как я усвоил, лучше не принимать никаких решений. К тому моменту, когда мы наконец подступались к какому-нибудь вопросу, он либо разрешался сам, либо утрачивал свою актуальность. Лучше вовсе остаться без решения, нежели принять неверное или поспешное.

И вновь французское «бездействие» на деле оказывалось более продуктивным.

Я бастую, значит, я существую

В моем романе « A Year in the Merde»[59]не раз повторяется шутка, которую многие читатели восприняли серьезно. Вместо выражения « plat du jour» («дежурное блюдо») я там употребляю словосочетание « grève du mois» («забастовка месяца»)[60]. Тут бастуют все: транспортные работники, полицейские, официанты, аптекари и даже актеры, снимающиеся в порнографических фильмах. Разумеется, это преднамеренное преувеличение, позволяющее составить хоть какое-то представление о том, как живется в измученной забастовками Франции, и внимательные читатели моего романа, возможно, обратили внимание в восьмой главе на то, что Пол Уэст начинает борьбу против собачьих экскрементов в тот момент, когда уличные уборщики, бросив на тротуар свои метлы, обрекают его обувь на более частое соприкосновение с caca[61].