Читать книгу "А теперь любите меня - Аксель Сандр"

Он улыбнулся, слегка кивая головой, — будто понял, куда я гнул. Я спрашивал себя, что же он мог понять. Возможно, он просто блефовал.

— Если клиент хочет отыскать что-то в моей гостинице, ему просто нужно взглянуть сюда, — заявил он, ткнув указательным пальцем в бумажку, прилепленную скотчем к его столу.

Я взглянул на листок: это был нарисованный от руки план. Прямые линии означали коридоры этажей, и на каждой линии располагались маленькие прямоугольнички с вписанными цифрами. Я изучил последовательности чисел, ни одна не являлась логической.

Управляющий положил руку на план.

«Теперь он решит, что я зануда?»

Когда я поднимался по лестнице в свою комнату, то услышал его голос у себя за спиной:

— Я слежу за тобой, малыш.

19

Бар был настоящим маленьким городком внутри большого. Завсегдатаи бара были его жителями, захаживали и туристы. Этот город походил на все остальные: с честными горожанами и проходимцами, кодексами и законами; а главой города была Хозяйка.

Большинство жителей города отзывались на прозвища. Некоторым прозвища давались из-за особенностей внешности: вроде Хромого, который хромал, или Косого, который косил. Иногда клички несли обратный смысл: например, Толстяком называли человека, худого как спичка. У некоторых были ласковые прозвища, вроде Дурачка или Момо, братьев Дюкон: Дюкона с «Т» и Дюкона с «Д», а некоторые носили прозвища по своей профессии, вроде Почтальона, который служил почтальоном, или по профессии, связанной с их занятием, например, Пожарник на самом деле был огнеглотателем. Те, кого окрестить было не так просто, обладали сложными прозвищами, вроде Дрянного Поэта или Дерьмового Писателя. И наконец, «уважаемые» жители имели право на собственное имя, как Шарль или Мириам.

Даже сам бар, у которого не было названия, получил прозвище: Бар Никчемностей. Как-то Дрянной Поэт написал на двери туалета:

В Бар Никчемностей зайди,

Обопрись о стойку,

Рюмочку «Рикара» закажи.

В Никчемностей Баре

Встретишь зэка старого,

Новичка в пьяном угаре

И дурака закоренелого.

В Никчемностей Баре

Есть и болтуны-поэты,

И полуночники в кошмаре,

И мастера без трафаретов.

В Никчемностей Баре

Девицы с взглядом блуждающим

Рядом посадят, как в будуаре,

И руку протянут желающим.

В Никчемностей Баре

Литры историй, два аршина

Споров, как на базаре,

И надежда на дне кувшина.

Так в Бар Никчемностей зайди,

Обопрись о стойку,

И кто-нибудь тебя «Рикаром» угостит.

Под стихотворением стояла подпись «Карл Дезенски», а сразу под ним другим почерком было написано: «Если бы у меня было такое же дурацкое имя, я бы писал такие же дурацкие стихи!»

* * *

По вечерам бар ломился от народа. Приходилось протискиваться, и ты обязательно кого-нибудь толкал. После обеда было спокойнее.

Жители города проводили дни в ожидании, то есть ничего не делая, но каждый убивал время по-своему. Кто-то потягивал напиток, читая газету, кто-то играл в карты или шахматы, а кто-то просто сидел, обсуждая с приятелями всё и вся.

Я ждал вместе с Марко, двадцатипятилетним жителем города с напомаженными волосами, всегда идеально уложенными. (Не выбивалась ни одна прядка. Никогда.)

У нас с Марко был свой столик — это значит, что днем мы всегда сидели на одном и том же месте. На самом деле сначала это был его столик, но однажды он предложил мне присесть, и столик стал нашим.

Настоящее имя Марко было Марк. Он сказал, что «Марко» больше нравится женщинам.

— Так они думают, что я итальянец, — сказал он, — а девушки итальянцев обожают.

Иногда Марко настолько влезал в шкуру своего персонажа, что, когда его спрашивали, почему его не было в баре накануне вечером, он отвечал:

— Я был у Мамы! — и соединял большой и указательный пальцы.

— Ах, спагетти моей Мамы! — добавлял он, звонко целуя соединенные пальцы.

Это означало, что накануне Марко ел кислую капусту у своей мамы, потому что как-то он признался, что его семья — из Эльзаса.

Я часто проводил время и с Луи, еще одним «жителем». Это он нес меня на спине в первый вечер.

Когда я его поблагодарил, он сказал «не за что» и принялся играть бицепсами:

— Вот, потрогай-ка.

Я потрогал — жира у него было явно больше, чем мышц.

Луи был толстым, но считал себя крепким. Многие мужчины путают лишний вес и силу. Он также был лысым, и его голова походила на полную луну — этакий белый гладкий идеальный шар.

Луи у всех все время спрашивал, знают ли они высшую степень чего-то там.

— Что такое высшая степень невинности? — в первый раз спросил он у меня с усмешкой в глазах.

— Не знаю, — ответил я.

— Высшая степень, — ответил он торжественно, — это монашка, которая работает на заводе, выпускающем презервативы, и думает, что это спальные мешки для мышек!

* * *

Марко снимал квартирку на углу. Луи жил в другом квартале, но приходил в Бар Никчемностей каждый день. Он торчал там от открытия до закрытия. В конце концов я понял, что он влюблен в Хозяйку.

Марко и Луи оба были безработными, они жили за счет Помощи государства. Они были теми, кого люди называют Паразитами общества.

То же касалось Дерьмового Писателя.

У Дерьмового Писателя было особенное выражение лица: такое бывает у людей, которые тащат тяжеленный чемодан. Вот только его чемодан видел только он сам.

Это он научил меня играть в шахматы, мне они сразу понравились.

Моей любимой фигурой был конь.

Конь — единственная фигура, которая не блокируется остальными, потому что перемещается буквой «Г»: две клетки в одном направлении, затем одну в другом. Следовательно, конь очень полезен в закрытых позициях, и он позволяет создать «вилку», то есть угрожать сразу двум фигурам.

Однажды днем я сделал открытие — то, что называется Задачей о ходе коня.

Это логическая задача, у которой нет автора и единственного решения.

Конь путешествует по шахматной доске, посещая все шестьдесят четыре клетки по одному разу, а затем возвращается на изначальную позицию. Придумано тридцать тысяч решений и столько же возможных маршрутов. Что удивительно, некоторые из этих решений представляют собой симметричные квадраты, сумма из линий и колонок дает одно и то же число: 260.