Читать книгу "Река - Кетиль Бьернстад"

Я смотрю ей в глаза и понимаю, что она тоже вспомнила тот наш разговор. Будем ли мы и теперь такими же откровенными? Ей трудно найти правильный тон.

— Но разве ты не получил в наследство квартиру в районе Майорстюен? — нервно спрашивает она.

— Получил, но мой доход не позволяет мне ее содержать. Единственный выход — сдать ее и сократить расходы. Меньше тратить. Во всяком случае, некоторое время. Один день в неделю я работаю в нотном отделе музыкального магазина. Остальное время я серьезно занимаюсь. Думаю, Сельма Люнге предложит мне дебютировать в следующем году или еще через год. Когда я увидел на столбе твое объявление, я просто не поверил глазам. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

В ее глазах появляется пустота.

— Слишком хорошо, чтобы быть правдой? То есть жить в этом доме?

— Для меня это хороший дом, независимо от того, что в нем произошло.

— Потому что здесь жила Аня?

— Да.

— Мне приятно, что ты говоришь об Ане. — Марианне улыбается.

Я слушаю собственные слова и не совсем понимаю, куда они могут меня завести. Несколько минут тому назад меня вырвало у фонарного столба. А сейчас я сижу в этом доме, который перекроил меня, начертал во мне ледяной узор, и вдруг мне захотелось здесь жить.

— Я только не понимаю, почему ты решила взять жильца? — спрашиваю я.

— Со среды я начинаю работать с полной нагрузкой. Для меня это важно по многим причинам. Я понимаю, что, наверное, ты ничего не знаешь о Союзе врачей-социалистов?

— Почти ничего, — признаюсь я и пытаюсь вспомнить то, что Аня когда-то рассказывала мне о своей маме, но я тогда почти не слушал ее.

— Ауд Блеген Свиндланд? — спрашиваю я.

Марианне удивлена и смотрит на меня с уважением.

— Так ты слышал о ней? Она открыла кабинет, где женщинам помогают подобрать правильные противозачаточные средства или сделать аборт, а сейчас мы пытаемся открыть клинику и заняться сексуальным просвещением. Это требует много сил. И много времени. Но мне нужна работа, в которой есть смысл, и потому необходим человек, который будет следить за домом. К тому же у меня есть свободная комната, комната Ани. Думаешь, никто не согласится жить в этой комнате? И еще есть рояль. Говорят, он очень хороший. Это правда?

— Правда, он очень хороший. Стейнвей никогда не делал плохие рояли. А модель А лучшая из всех моделей, на которых мне приходилось играть. Рояль тугой. Хорошо настроенный. Как раз то, что мне нужно.

Она кивает, но мысли ее далеко отсюда.

— Я повесила эти объявления здесь на столбах, потому что еще не была уверена, что действительно хочу сдавать комнату. Поэтому я не дала объявления в газете.

— Ты еще не уверена, что хочешь, чтобы тут жил посторонний человек?

— Ты не посторонний, — говорит она.

— И это будет стоить пятьсот крон в месяц?

— Тебе кажется, что это дорого?

— Нет, — говорю я.

Анина комната

Марианне хочет показать мне комнату на втором этаже. Она могла бы сдавать комнату для гостей. В ней тоже никто не живет. Но ей хочется снова слышать шаги в Аниной комнате. Мне тяжело подниматься по лестнице вслед за Марианне Скууг и вспоминать, как я поднимался тут первый раз. Это было незадолго до Рождества, и я шел как лунатик, неся на руках потерявшую сознание Аню. И удивлялся, до чего она худая, хотя на ней тогда был толстый лиловый джемпер. Ее испугал вид крови. Она случайно порезалась кухонным ножом, ранка была пустячная, но этого оказалось достаточно. Я действовал быстро и отнес ее наверх, чтобы положить на кровать. Решил, что так будет лучше всего. Теперь я думаю, что, наверное, мне следовало отнести ее в гостиную и положить там на диван. Но мне хотелось чего-то более интимного. Хотелось попасть в ее комнату. Увидеть ее кровать. И она это поняла. Я помню, как она беззвучно спросила: «Хочешь меня?» И я, растерявшись, ответил: «Ты это не серьезно». Я и сегодня в этом уверен. Конечно, она так не думала. Но было уже поздно. Я не мог удержаться. Она была страшно худа и, конечно, не получила никакого удовольствия от нашей близости. Но с того дня мы как будто навсегда были связаны друг с другом.

Двери во всех комнатах второго этажа открыты, как и в тот раз, когда я тут был. Я заглядываю в спальню Марианне и Брура Скууга. Там стояла смешная кровать с механическим устройством, позволявшим как угодно регулировать ее высоту, совсем как у кроватей в больницах. Ее там больше нет. Ее место заняла новая двуспальная кровать без технических хитростей и не такая кричащая, зато более женственная. Мне вдруг становится любопытно, спали ли в этой кровати какие-нибудь гости Марианне. Меня донимают грязные мысли, им не место у меня в голове. А вот ванная осталась прежней — строгой, серебристой, с огромным зеркалом. Мы с Марианне входим в комнату, где посчастливилось побывать и моей сестре Катрине. Я иду за Марианне, охваченный тупой болью. Хотя Аня умерла не здесь, в комнате чувствуется присутствие и дыхание смерти. Да, думаю я, этот затхлый запах и есть дыхание смерти. Широкая кровать стоит, как и стояла, но свадебной фотографии Марианне и Брура Скууга на стене больше нет. Только Бах и Бетховен висят по обе стороны от пустого пространства.

Мы осматриваемся. Я чувствую, что Марианне тоже больно видеть все это, что мы оба с трудом сдерживаем слезы, но не позволяем себе обнаружить свои чувства. Она не хочет, чтобы ее жалели. Не хочет, чтобы я обнял ее.

— Аня так любила свою комнату, — тихо говорит Марианне.

— Хотя в ней почти ничего нет?

— Она жила и дышала только музыкой.

— Это верно, но помню, я еще тогда подумал, что Бах и Бетховен на стене слишком мужская компания для молодой девушки.

Марианне смеется.

— Ты хорошо ее знал. И помнишь, какой она была аскетичной. У нее были очень скромные потребности. И, если эта комната тебя устраивает, но тебе не нравятся эти портреты, можешь просто их снять. Хорошо? У меня с головой все в порядке. Эта комната не мавзолей. В ней ты волен делать все, что захочешь.

Снова в ольшанике

Я стою в прихожей и слушаю эхо своих слов — значит, я могу въехать в следующий понедельник в шесть часов? В это время она уже вернется с работы. Потом я вспоминаю то, что сказала Марианне: я могу жить в Аниной комнате, я должен ухаживать за садом, делать там минимум того, что нужно, — она нетребовательна, — и могу заниматься на рояле каждый день с восьми до семнадцати. Целый океан времени! Девять часов ежедневных упражнений! Кроме ухода за садом, я должен расчищать снег, мне разрешено пользоваться «Амазоном», когда я получу водительские права, я должен делать для нее покупки, но это редко, в исключительных случаях, вечером она нуждается в тишине, и в это время гостиная должна принадлежать ей, и только ей, так же как и ванная должна быть только в ее распоряжении с семи до восьми утром и с одиннадцати до двенадцати вечером, в это время я могу пользоваться уборной в прихожей. Есть мы должны в разное время, то есть мне надо либо приобрести себе в комнату плитку, либо пользоваться кухней, когда ее нет дома, во всяком случае, как правило. Мне отводится свое место в холодильнике на второй полке слева. Я могу пользоваться морозилкой и стиральной машиной, если меня не смущает, что они стоят там, где Брур Скууг застрелился. Марианне Скууг умеет быть лаконичной, и юмор у нее иногда бывает мрачным. Она говорит, что ее объявления провисели на столбах несколько дней, но безрезультатно. Она почти потеряла надежду. Даже смешно, что на крючок попался именно я.