Читать книгу "Моя судьба - Саша Канес"

Прозвучала команда «Садись!», и женщина, так же нехотя, как и встала, опустилась на свой стул.

— Знакомься с собой! — еще раз произнес Чертков, и я поняла наконец, что это не шутка.

— Здравствуйте! Очень приятно! — произнесла я и протянула заключенной свою ладонь, но стоящая рядом следовательница прокуратуры резко отбросила мою руку.

Незнакомка повернулась ко мне, и взгляд, и все выражение ее лица мгновенно переменились. Она улыбнулась мне ослепительной улыбкой.

— Извините, дорогая! К сожалению, я не имею возможности поприветствовать вас достойным образом! Сами видите мои обстоятельства! — Она подняла вверх руки, чтобы продемонстрировать, что запястья ее скованы.

Речь женщины совсем не соответствовала моим представлениям о грубых и опустившихся узницах российских тюрем. Тембр голоса ее также был очень приятен, хотя и несколько высоковат. Она повернула голову в сторону наших с Игорем Борисовичем спутниц.

— Я извиняюсь, гражданочки! Хочу напомнить вам, что пропустила сегодня и завтрак, и обед, а при моих известных вам печеночных проблемах очень опасно нарушать режим питания! Мне было обещано, что меня накормят!

— Через пять минут тебе все принесут, — раздраженно ответила охранница.

— О, благодарю вас!

— Ну, — обратился к заключенной Игорь Борисович. — Может, представишься?

— Разумеется! С удовольствием! — Продолжая улыбаться, она выпалила без запинки мое имя, отчество и фамилию, дату и место моего рождения, после чего осведомилась: — Все правильно, я надеюсь?

— Да, конечно! — пробормотала я.

— Насколько я понимаю, именно под вашим именем я буду иметь счастье провести немало времени в гостеприимных стенах учреждений Главного управления исполнения наказаний Министерства юстиции Российской Федерации, не правда ли?

Я повернула голову в сторону Игоря Борисовича.

— Совершенно точно! — ответил он женщине. — И при этом вам гарантируются условия, соответствующие самым высоким нормам содержания заключенных, принятым в Европе.

— Замечательно! — проговорила она то ли в ответ на реплику Черткова, то ли отреагировав на появление в камере еще одной пожилой толстой тетки, одетой в некогда белый, а теперь грязно-серый халат. Она несла узнице обед в металлической миске.

— Потом! — прикрикнула работница прокуратуры.

— Потом, простите, простынет! — ответила ей заключенная. — Может быть, мне все-таки позволят быстро поесть? Как было сказано в одном любимом нами всеми фильме Эльдара Рязанова: «Женщину надо вначале накормить, а потом уже… все остальное!» Героиня Татьяны Догилевой это произносила, вспоминаете?

— Ну что, давать ей еду? — спросила тетка в халате.

Игорь Борисович пожал плечами. Мне же стало стыдно, что мы обсуждаем сейчас, можно ли накормить голодную, закованную в наручники женщину. Лично я за всю свою тюремную эпопею не голодала ни единой минуты.

В итоге миска все же оказалась на столе, и наша собеседница, извинившись, приступила к еде. Держать ложку ей было крайне неудобно, и я не понимала, почему здесь, в закрытом тюремном помещении, с нее не сняли наручники. Однако мое собственное положение не позволяло задавать лишние вопросы.

— Значит, теперь у меня будет пожизненное заключение? — задумчиво проговорила она, прихлебывая дымящийся суп.

— Для тебя-то уж любое будет пожизненное! — вставила Кеменкова.

В глазах заключенной блеснула злоба.

— Пожизненное, по законодательству страны, где состоялся суд, — это шестнадцать лет! — сказал ей Чертков.

— О, как это мило! — воскликнула женщина. — Всего шестнадцать лет!

— Но на вас сейчас висит двадцатка! С вами все это уже обсуждали. Не вижу смысла тратить на это время! К тому же есть определенная уверенность, что дело будет пересмотрено.

— Разумеется! Простите, ради бога! Я все забываю, что это я такая счастливая!

После каждой своей реплики заключенная прихлебывала неаппетитно пахнущий суп.

— Да, а если меня будут содержать по европейским, как вы сказали только что, нормам, могу ли я рассчитывать на улучшение качества питания и медицинского обслуживания?

— Рассчитывать можешь! — мрачно ответила ей прокурорша.

По лицу заключенной вновь пробежала тень. Она наверняка хорошо знала эту жутковатую даму в форме и не любила ее.

— Разумеется, — спокойно проговорил Игорь Борисович. — Все наши договоренности будут соблюдаться. При этом еще раз напоминаю, что есть большой шанс на успех пересмотра дела. Будем надеяться, что в результате этого пересмотра срок будет сильно сокращен. Если вы будете вести себя разумно и в соответствии с нашими договоренностями, то…

— Смогу, может быть, выйти на свободу еще до наступления климакса? Я правильно вас поняла?

— Климакс тебе, скорее всего, не светит с твоей печенкой — сама знаешь! — прокурорша, очевидно, лично недолюбливала нашу собеседницу и не прекращала встревать в разговор.

Чертков повернулся в сторону назойливой дамы с чрезвычайно мрачным выражением на лице — той явно стоило заткнуться. Заключенная, наоборот, доела свой обед и взглянула на Черткова с ангельской улыбкой. Игорь Борисович залез во внутренний карман своего пиджака и извлек из него несколько листков бумаги.

— У нас к вам еще несколько вопросов.

Заключенная внимательно смотрела на нас с ним, крутя в руках пустую миску. Она продолжала улыбаться, но при этом было очевидно, как она устала и напряжена. Я была совершенно уверена, что источником напряженности являются выступления следовательницы из прокуратуры.

— Я внимательно слушаю и постараюсь дать несколько ответов на ваши несколько вопросов! — ответила заключенная.

— Нам важно узнать кое-что о татуировках на вашем теле, хорошо?

Женщина молчала. Очевидно, тема ей не понравилась.

— Здесь все сфотографировано и описано. — Игорь Борисович вынул два листка из своей пачки. — На левой груди у вас имеется портрет одного мужчины, а на правой — другого. Эти татуировки что-то обозначают? Это портретные изображения каких-то конкретных лиц или…

— Изображения конкретных лиц!

Она дернула себя скованными руками за ворот, и несколько пластмассовых пуговиц запрыгало по столу. Наружу вывалилась роскошная грудь, немного больше моей, смуглая и упругая. Она, наверное, в отличие от меня никогда не выкармливала своим молоком ребенка. Игорь Борисович никак не отреагировал на спонтанный стриптиз, а вот дамы напряглись. Но заключенная пока еще не потеряла полностью самообладания и продолжала улыбаться, но милой эта улыбка уже не была.

— Слева у меня товарищ Луис Корвалан, некогда генеральный секретарь ЦК Чилийской компартии, мой родственник, кстати…

— Знаю, что родственник! — кивнул Игорь Борисович. — Только на груди он тебе на хрена? Этот горбоносый уже лет двадцать никого не возбуждает!