Читать книгу "Таков ад. Новые расследования старца Аверьяна - Владимир Микушевич"

— Почему бессмертие так вас ужасает?

— Если я подсудимый, суд непременно осудит меня, и я буду в аду. Мы, гномы, никогда не хотели бессмертия. Мы слишком хорошо знаем, что такое ад. Вой оттуда доносится к нам.

— И что же дальше, король Гоб?

— Я обратился к доктору Сапсу. Он предложил мне эликсир, который сделает меня смертным. За это он потребовал все камни, которые мы изъяли. Я согласился. Мы отдали ему кристаллы недрового света.

— И что же доктор Сапс?

— Он не досчитался среди камней Изумруда, от которого я стал подсудимым, и потребовал этот Изумруд. Будто бы без него эликсир не подействует. А я подумал, что если я отдам Изумруд, он мне эликсира не даст или даст не тот эликсир. Как проверить, подействовал ли эликсир, пока я не исчез? Я же до сих пор ни разу не исчезал. Доктор Сапс говорит: сначала Изумруд, потом эликсир. А я говорю: сначала эликсир, потом Изумруд.

— Значит, Изумруд всё ещё у тебя?

— У меня. Я скорее поверю тебе, чем доктору Сапсу. Я слышал, ты напутствуешь умирающих. Можешь ли ты мне помочь?

— Смотря в чём.

— Помоги мне исчезнуть, как мы говорим, или умереть, как говорите вы. Прошло совсем немного времени, а я уже так устал быть подсудимым.

— Есть Книга, где сказано: времени уже не будет.

— А что тогда будет?

— Бывает не только ад, но и рай. Ты слышал про это?

— Слышал, но не верю. Рай — сказка для подсудимых.

— Из рая Око Денницы, камень, который ты похитил. Верни его, и будешь в раю.

— Зачем же мне его возвращать, если с ним я буду в раю? — усмехнулся Гоб.

— Если ты самовольно присвоишь Сам-Град, останешься в аду, как сейчас.

Гоб задумался. Потом Анатолий увидел у него в руках молоток, точь-в-точь такой, как на печати, только головка молотка была выточена из цельного алмаза. Этим молотком Гоб постучал по столу, и в комнате распространилось зеленоватое сияние. Анатолий осмотрелся. Комната, хорошо знакомая ему, оказалась гораздо просторнее. Стены её отодвинулись в су мрак, а издалека двигалась целая процессия в коричневых и зелёных одеяниях. В процессии были не только старички, но и юные миниатюрные девицы, все, как одна, в зелёном. Одна из них передала Гобу большое блюдо, накрытое зелёной тканью. Гоб с поклоном передал блюдо Софии Смарагдовне, а та водворила его в поставец и закрыла дверцу. Гномов как не бывало в комнате.

— Но кому же возвращать Око Денницы, если не Деннице? — не удержался Анатолий.

— Сам-Град — невеста Божия, — тихо улыбнулся Аверьян. София Смрагдовна отвела глаза, но в их голубизне Анатолий успел заметить зелёный отблеск.

«Вот почему в Египте чтили кошек», — подумал он, не уверенный, идёт ли зелёное сияние из-за дверцы поставца, или из очей Софии Смарагдовны.

На другой день все владельцы похищенных драгоценных камней обнаружили их на прежнем месте. Иные даже утверждали, что просто забыли, куда положили их. Никто и не думал благодарить следователя Анатолия Зайцева, не говоря уже об иеромонахе Аверьяне.

24.12.2003

Сидрик

Анатолий Зайцев понял, почему Аверьян сменил его за рулём. Конечно, Анатолий не выспался и вёл машину через силу в предрассветной темноте. Но он полагал, что хорошо знает Луканинский лес, а мимо этого поворота он проскочил бы наверняка и днём. Можно было подумать, что среди корявых приземистых ёлок тянется полузаросшая просека или петляет заброшенный просёлок, но машина выбралась на вполне приличное, по-видимому, недавно проложенное шоссе. Анатолий до сих пор даже не подозревал о его существовании и не представлял себе, куда оно ведёт. Ясно было одно: они направляются на восток.

Анатолий непременно спросил бы Аверьяна, куда он путь держит, но они были в машине не одни. На заднем сиденье покачивались две участницы следственного эксперимента, если это был следственный эксперимент. Одну звали Валентина, другую — Лариса. И та и другая были одеты, как полагается для посещения монастыря, даже платочками заранее повязались. Обе надели длинные юбки, хотя заметно было, что для высокой блондинки Валентины привычнее брюки, а для кругленькой пухлой шатенки Ларисы — юбка, более короткая. При этом обе хранили враждебное молчание, и немудрено: одна обвиняла другую в убийстве того, кого они обе любили.

В молодого, но уже популярного певца стреляли в промежутке между первым и вторым (несостоявшимся) отделением его концерта в клубе «Авиатор» при заводе Мозаэс (в прошлом Моавигр; Мочаловский завод автоавиагорючего, отсюда и название клуба). Киллер зашёл к певцу в комнату за сценой, где певец отдыхал, выстрелил в него несколько раз почти в упор и скрылся. Медицинская помощь подоспела сразу же. То не была обычная «скорая помощь». Певца увезла случившаяся поблизости машина Трансцедоса (в недавнем прошлом Реацедос — Реанимационный Центр доктора Сапса). Согласно справке Трансцедоса, певец умер то ли по дороге, то ли в самом центре (в справке была некоторая двусмысленность), и тело его было передано родственникам. Вот этих-то родственников и не удавалось обнаружить. Если тело действительно было им передано, неизвестно, откуда они взялись.

Будущий певец вырос в неперспективной деревушке Кочедыково, затерянной в Луканинском лесу. Где он родился, тоже было точно неизвестно. В деревушке оставались три или четыре обитательницы. Одну из них как-то посетила дочь, о которой не было до того ни слуху ни духу. Дочь будто бы переночевала у матери и опять пропала, оставив совсем маленького ребёнка на время. Но время это так и не кончилось. Дочь больше не объявлялась. Одна из последних обитательниц Кочедыкова оказалась бабкой с внуком. Бабку звали Сидриха, и внука сразу же стали звать Сидрик. Под этим именем он и приобрёл известность. Бабка Сидриха была из тех деревенских баб, которые рано стареют, а живут очень долго. Бабка держала коз и выпаивала Сидрика козьим молоком. Она возила молоко продавать на мочаловский рынок и брала Сидрика с собой, так как дома его не с кем было оставить. К Сидрику в Мочаловке привыкли и хорошо его знали. При этом хорошо знавшие Сидрика не знали о нём, вообще говоря, ничего. Кочедыковские соседки не зна ли никакой Сидрихиной дочки, не видели, как она её посетила и её ли был мальчик, вдруг появившийся у Сидрихи. Знала ли бабка о мальчике больше других? Можно было в этом усомниться. Но она сама настаивала на том, что Сидрик — её внук.

Вопрос о Сидриковых корнях не мог не возникнуть, когда Сидрику пора было идти в школу. У него не оказалось никаких документов, ничего похожего на свидетельство о рождении. Его записали по бабке Сидоровым, а со слов бабки Алексеем. Паспорт ему тоже выдали со слов бабки и с её же слов или из жалости к ней вместо прочерка записали даже отчество «Алексеевич». Со временем, правда, его всё реже называли «Лёха», всё чаще «Делека» или «Лель».