Читать книгу "Таков ад. Новые расследования старца Аверьяна - Владимир Микушевич"

Бабка носила козье молоко на мочаловский рынок, а Сидрик семенил за ней в школу. Зимой они шли в темноте по тропке, которую едва ли не они одни протаптывали среди сугробов. Весной под ногами хлюпала вода, а вдоль всей тропы набухали пышные жёлтые калужницы. Потом начинало пахнуть ландышами, чуть-чуть, зато отовсюду. Наступало благоухание лип, распространяясь на всю Мочаловку. И снова тропу приходилось протаптывать среди опавших листьев и всё в том же снегу. Сидрик с бабкой выходил на шоссе, где первый по расписанию автобус останавливался по требованию, фактически ради них. В конце концов, бабка занимала своё место на рынке, а Сидрик за партой.

Он учился не ахти как, балансируя между четвёркой и тройкой. Внимание к себе он впервые привлёк однажды летом. У впадения речки Таитянки в речку Векшу была тарзанка. К старой иве был привязан длинный кусок троса. Схватившись за него, подросток отталкивался от ивы и, раскачнувшись в воздухе, плюхался в воду. Раскачиваться на тарзанке случалось и Сидрику. Вдруг он сорвался: выпустил тарзанку из рук. Тарзанщики увидели на другом берегу что-то мясисто красное, оказавшееся жирными стеблями лопухов. Сидрик сидел среди них как ни в чём не бывало и даже улыбался. С ним явно произошло что-то непонятное, о чём тарзанщики предпочитали не говорить. Со временем тарзанщики убедились, что Сидрик нарочно выпускает из рук трос и пикирует, приземляясь цел и невредим, хотя должен был бы разбиться вдребезги. Тогда-то Сидриком и заинтересовались девочки. Всё больше народу сходилось посмотреть, как Сидрик пикирует. Приезжали даже на автобусе. Наконец, взрослые отвязали тарзанку, и участковый милиционер присматривал некоторое время, чтобы её не привязывали вновь.

Окончив школу, Сидрик поступил в воздушно-десантное училище и там тоже сперва ничем не выделялся. С парашютом он тоже прыгал сначала как все, пока и здесь не позволил себе лишнего. Однажды курсант Сидоров шагнул в пустоту, а парашют над ним не раскрылся. Видавший виды командир совсем было уверился, что парашют заело и курсант не может не разбиться, но парашют раскрылся в последнюю минуту, а курсант оказался на земле в полном порядке. Ничего другого не оставалось, как признать, что курсанту Сидорову удался затяжной прыжок. Такие затяжные прыжки стали повторяться вопреки прямому запрещению начальства. Об этих прыжках рассказывали невероятное. Говорили, что курсант Сидоров раскрывает парашют то ли вблизи земли, когда раскрывать его поздно, то ли уже стоя на земле, раскрывает парашют лишь для порядка, чтобы начальство не придиралось. Уверяли, что он кувыркается, плавает в воздухе, как другие плавают в воде. Начальство тоже не могло не наблюдать Сидрикова воздухоплаванья, но предпочитало не верить своим глазам или, по крайней мере, просто молчать, чтобы не заподозрили, не спьяну ли видится такое. Хуже всего, что у Сидрика нашлись подражатели. Некоторые из них отделались тяжёлыми увечьями, один разбился насмерть. И Сидрика отчислили из училища, найдя у него некий дефект в дыхательных путях, хотя было не совсем понятно, в чём этот дефект состоит.

Сидрику не было ещё двадцати, а впереди ему уже ничего не светило. Бабка была всё ещё жива и отпаивала его козьим молоком. Он попытался поступить в училище эстрадно-циркового искусства, но его то ли сразу не приняли, то ли всё- таки приняли, но, как только представился случай, он начал вытворять под куполом цирка такое, что его отчислили и оттуда.

Тогда-то Сидрик и начал петь. Говорят, что сперва он пел в пригородных поездах, где на него обратили внимание. Очень скоро для него нашлись более престижные и более доходные площадки или площади. Вокруг Сидрика образовалась группа ему подобных. Группу объединял летательный опыт, который мог бы и должен был бы оказаться летальным. Кто выбрасывался с пятого, потом с девятого этажа, оставшись при этом почему-то невредимым, кто попадал в авиакатастрофу, оставаясь в живых, когда другие все до одного погибали. Группа Сидрика так и назвалась: «Летуны». «Летунов» называли русскими Битлами. В группе, безусловно, лидировал Сидрик со своей гитарой. Остальные «летуны», как правило, только подпевали ему. Редкий случай в наше время: песни Сидрика завораживали мелодиями. Слушателям казалось, что они слышали эти мелодии раньше, но не могли вспомнить, когда и где. Впоследствии выяснялось, что они продолжали слышать их во сне после того, как слышали Сидрика. Многие при этом были уверены, что слышали эти мелодии до того, как услышали их от Сидрика. Во сне «до» и «после» совпадают. «По небу полуночи ангел летел», — пел Сидрик, и этого ангела видели во сне. Но то был сон, «который не совсем был сон», говоря словами того же Лермонтова. Одному снилось, что это ему ангел Сидрик «душу младую в объятиях нёс», а другой снилось, что она — ангел, несущий душу Сидрику, и множество женщин пыталось наяву сыграть подобную роль в жизни Сидрика. Сидрик так и выступал под именем Сидрик, но среди посвящённых его звали также Лелека или Лелёк, что имело свой смысл: лелека — аист, приносящий детей, а лелёк — ночник, или козодой, приносящий смерть, и оба — летуны.

Сидрик пел:

Мне снится сад, где вечная прохлада,

Где солнца нет, а вместо темноты

Одна заря — ограда не ограда, —

А вместо звёзд росистые цветы.

Я всё ещё не знаю листопада,

Не ведаю полдневной духоты;

Среди цветов затаены черты,

Которые предчувствовать — отрада.

Я вышел в сад однажды наяву,

С ней вышел в сад, где с нею разминулся;

С тех пор я здесь блуждаю, не живу,

Когда бы я спросонок обернулся,

Успел бы я схватиться за листву

И в том саду навеки бы проснулся.

Сад этот приснился многим, и многие узнали во сне Софьин сад, забытую мочаловскую достопримечательность. Когда этот сад собрались расчистить, а вернее, уничтожить под застройку коттеджами, сад окружила негодующая толпа. Трудно поверить, что всем в толпе снился один и тот же сон, однако Сидрика слушали все или почти все. Так повторялось неоднократно, и Софьин сад всё ещё не застроен, хотя, говоря об этом, жители Мочаловки непременно добавляют; «Тьфу! Тьфу!»

«Летуны» пели в толпе, защищавшей в Москве здание, где засели те, от кого по-настоящему надо было бы защищаться. Кто слышал «Летунов», тот уверен до сих пор, что «Летуны» накликали перемены, а когда накликали, то перестали петь. Так что сами перемены свелись к песням «Летунов» и не приснились ли, как сны после этих песен или как сами песни.

Вражда к «Летунам» начала прорываться сразу же после первых их выступлений. Чаще всего «Летунов» обвиняли в том, что их концерты являются скрытой рекламой наркотиков. Произвели даже обыск на квартире, которую Сидрик снимал, но обыск не дал никаких результатов. Появились интервью и даже судебные иски тех, кто якобы пристрастился к наркотикам, регулярно посещая концерты «Летунов». Впрочем, нашлись и такие, кто, напротив, отказался от наркотиков, посещая те же концерты. Обвиняли Сидрика и в сексуальной мистике, и в манипулировании сознанием, даже в организации тоталитарной секты. Все эти обвинения увенчала статья в газете «Правда-матка», выпускаемой движением гроссмейстера Ярлова. Статья была озаглавлена цитатой из Послания апостола Павла к Ефесянам: «Князь, господствующий в воздухе». Таким князем объявлялся ни много ни мало Сидрик. Именно в нём анонимный автор статьи усматривал «духа, действующего ныне в сынах противления». Статья напоминала о кувырканьях Сидрика в воздухе, значительно преувеличивая число изувеченных и погибтпих его подражателей. Автор статьи сравнивал с такими подражателями слушателей Сидрика, которым грозит та же участь. Проявив неожиданную эрудицию, автор статьи предостерегал слушателей Сидрика, что они могут быть похищены «Летунами», как были похищены в своё время жители Лиона, когда над городом летал таинственный воздушный корабль. Статья заканчивалась угрожающе: не пора ли отправить «Летунов», эту банду извращенцев-растлителей, туда, откуда они происходят?